Кэтрин Данн - Чердак [litres]

В тот день был Гринбриар. Если кто-нибудь замечал другой такой же, сразу восклицал: «Тьфу на Гринбриар!», и если успевал крикнуть первым, то выигрывал. Всю ночь шел дождь, в ветре гнездился холод. Мы ехали через мост к Ливенуорту, высаживая по пути людей. Я была последней. Шоссе тянулось между холмов. Северный холм отливал зеленью, на нем располагалась частная школа Святой Марии для девочек. На южном – за глухой стеной – находилась то ли тюрьма, то ли фабрика. В долине между ними с южной стороны от шоссе виднелось поселение. Черные дома в высоких мертвых деревьях. К нему от магистрали сворачивала грязная дорога. Первый дом стоял справа – перед дверью на кирпичах две доски, но верхняя фута на два ниже порога. В окне круглый красный неоновый знак – пиво «Карлинг». Прибитый гвоздями черный толь. От шоссе к дому сплошная грязь – не разобрать, где заканчивается дорога и начинается двор. Мокрая серая грязь, моментально превращающая следы в дождевые лужицы. И непонятно, ходили тут люди или нет. На дороге и около домов никого.

Я подошла к доскам, встала на вторую и легко, жизнерадостно постучала в дверь. Вскоре она открылась, и на пороге появился высокий, настолько ссутулившийся мужчина, что плечи, казалось, висели впереди него. Его пояс сзади сидел высоко, спереди низко, и в него упирался живот. Серый, весь серый, но черное лицо гладкое и жирное, словно у прячущего что-то политика. В серой бандане, как у матери, когда она драит полы, или у тетушки Джемаймы. Помню, слушала ее по радио, сидя под столом и обернувшись длинной тряпкой, будто бесцветной палаткой.

– Привет! Пришла ненадолго повидаться.

– Заходи. – Голос усталый, голова склонена.

Я вхожу в комнату. Дело в том, что я участвую в конкурсе, во время которого мы набираем очки, убеждая людей голосовать за нас. Нужно пятьдесят тысяч голосов, и я старалась день и ночь, но сегодня наступил последний день, и мне, чтобы победить, требуется заполучить всего двадцать пунктов. Если они мне достанутся (я показываю карточку с самолетиком), то я получу право слетать в Лондон, Париж или Рим. Дом – всего одна комната. По другую сторону двери старый, потрескавшийся, рассохшийся бар; посредине помещения круглый деревянный стол, рядом два кухонных табурета. За баром прибитые к стене в качестве полок доски, но на них пусто. Неоткупоренная бутылка «Будвайзера». С потолка на проводе свисает электрическая лампа. Все серо, пыльно и грязно. Мужчина тяжело наклоняется и пододвигает для меня к столу стул со сломанной спинкой. Обходит стол, садится на другой стул, сцепляет пальцы и укладывает на крышку обе руки. У бара стоит кто-то еще, но его лицо скрывает темнота.

Мужчина за столом нежно смотрит на меня и слушает. Все, что ему требуется сделать, чтобы за меня проголосовать, – взглянуть на список журналов и выбрать любимые. Я протягиваю ему карточку. Он берет очки в допотопной проволочной оправе с половиной одной из линз. Осторожно расправляет за ушами дужки и медленно опускает очки на переносицу, пока левый глаз не оказывается за целым стеклом. Медленно берет карточку со списком – его ногти розовые, плоские с черной бахромой, как у моего второго отчима; руки темные, ладони розовые до самых кончиков пальцев. Он подносит карточку к левому глазу, правый закрывает и долго смотрит. Затем долго прокашливается и объявляет: «Мне нравятся охотничьи журналы». У меня уже приготовлен бланк заказа. «Как пишется ваше имя, сэр? Какой здесь адрес?» «Л-Ю-К, адрес очень простой – Могол-флэтс, мне». «Вам подписку на шесть или на восемь лет?» Он дышал откуда-то из глубины груди и смотрел на свои руки сквозь пустую оправу очков. «Мне, чтобы проголосовать за вас, мисс, нужно подписаться?» – «Таким образом вы за меня голосуете, мистер Люк, а выбрав «Охоту», дарите целых три очка, так что до путешествия в Париж мне не хватает всего семнадцати. Мой выбор пал на Париж, на Францию. Правда, потрясающе, мистер Люк?» – «Сколько стоит подписка?» – «Двенадцать центов за номер, и учтите, это гораздо дешевле, чем если бы вы стали покупать в киоске, – специальное предложение в связи с соревнованием. Спасибо вам за помощь, мистер Люк, пошлю вам из Парижа открытку. Поставьте ваше имя вот здесь». Он взял ручку и, тщательно выводя буквы, написал: Л-Ю-К. «За шестилетнюю подписку с вас двенадцать долларов, мистер Люк, но я возьму только шесть, а остальное пришлете позднее». – «Послушай, девочка, у меня есть только два». – «Понимаю, мистер Люк, хватит на двухгодичную подписку. Она стоит четыре, но сейчас заплатите два, чтобы показать, что вы за меня проголосовали, а оставшиеся два пришлете, когда вам будет удобно. Я оформлю заказ на эти два доллара, чтобы вам не возиться, и еще раз спасибо вам, мистер Люк. Я потратила на это дело много сил и пришлю вам из Парижа, из Франции открытку». Опираясь на руки, Люк тяжело поднялся, подошел к бару, поднял бутылку «Будвайзера» и взял из-под нее две сложенные пополам и скрепленные желтой высохшей лентой почти черные бумажки. Расправил пальцы и протянул мне, словно собирался покормить с ладони лошадь. «Вот вам чек, мистер Люк. Журналы начнут поступать по почте, как только пришлете недостающие два. До свидания, и еще раз спасибо, мистер Люк». Я выскочила в дверь и, довольная, что совершила сделку, рванула через грязь.