Маша Трауб - Бедабеда [litres]

Звонила дочь Людмилы Никандровны, тридцатилетняя Настя.

– У меня прием, – отчего-то шепотом, прикрывая рукой трубку, ответила Людмила Никандровна. – Да, заберу Марьяшу, конечно. Куда ты уезжаешь? Когда вернешься? Это же через две недели. Да, хорошо, спасибо, что предупредила. Да, могла и не ставить меня в известность, естественно.

– Еще раз простите, – сказала Людмила Никандровна уже Анне. – Дочь решила уехать. Неожиданно. Впрочем, как всегда. Может, и не уедет. С ней никогда не знаешь, что будет. Знаете, многим родителям хочется, чтобы их дети не взрослели и подольше оставались маленькими. А я вот уже мечтаю, чтобы моя дочь наконец перестала вести себя даже не как трудный подросток, а как шестилетка с вдруг проявившимся самосознанием.

Настя успела выйти замуж, родить дочь Марьяну, развестись, но так и не нашла времени повзрослеть. Марьяшу воспитывала Людмила Никандровна, пока Настя разбиралась с личной жизнью. Причем делала это так, как делают подростки, – бурно, каждый раз на всю жизнь, до потери сознания и желания выйти в окно. Людмила Никандровна не знала названия препарата, который помог бы ее дочери повзрослеть. Ее знания в этом случае оказались ненужными. Настя переживала сразу все кризисы, вместе взятые, – от трехлетнего до подросткового. Ее тянуло на крайности, подвиги, отрицание всего разумного и поиски смысла жизни.

– Настя, очнись, тебе уже тридцать лет. Не шестнадцать, – пыталась привести дочь в чувство Людмила Никандровна. – У тебя ребенок, ты уже разведена. Не пора ли повзрослеть? Ну сколько можно?

– Да ты в мои годы… – огрызалась Настя и повторяла жест, которым обычно оперируют дети, которые уже чувствуют себя взрослыми, но все еще вынуждены слушаться родителей. Людмила Никандровна видела этот жест, когда забирала внучку с подготовишек и какая-то бабушка выговаривала девочке лет десяти-одиннадцати, что та задержалась на продленке, опять потеряла перчатку, а ведь нужно еще успеть сделать уроки. Девочка сложила ладонь клювиком и сопровождала бабушкину речь этим клювиком, который то складывался, то раскрывался. Девочка «каркала» ладонью и приговаривала «бла-бла-бла». Бабушка собирала за внучкой сменку, искала перчатку и спрашивала, почему опять куртка грязная…

Когда Настя «чудила» в детстве, Нинка всегда предлагала один способ – «дать по жопе и отправить на сборы». Конечно, она была права. А Людмила Никандровна так и не нашла в себе силы заставить дочь заниматься спортом и уж тем более не могла поднять на нее руку. Нинкины сыновья, которым прилетало от матери-волейболистки редко, но метко, ходили шелковыми. Один раз Людмила Никандровна стала свидетельницей воспитательных методов Нинки. Ее старший восьмилетний сын Ярик на просьбу матери пойти помыть руки и идти ужинать ответил:

– Да пошла ты.

Вряд ли он полностью отдавал себе отчет в том, что значит это выражение, принесенное из детского коллектива. А если и понимал, то в силу возраста не мог оценить степень дозволенности употребления подобных слов. И уж тем более мальчик не собирался вот так прямо хамить матери. Но последствия не заставили себя ждать. Нинка развернулась и ударила Ярика по губам так, как обычно лупила мячом при подаче. Мальчик даже ойкнуть не успел, как, впрочем, и Людмила Никандровна. Он даже не заплакал. Поднес руку к губе и потом долго и с удивлением разглядывал кровь – губу Нинка сыну разбила. Людмила Никандровна кинулась к аптечке за перекисью, бинтами и успокоительным.

– Иди умойся! – рявкнула Нинка.

Ярик пулей метнулся в ванную.

– Зачем ты так? – Людмила Никандровна накапала себе валокордин, поскольку Нинка спокойно продолжала вытирать посуду.

– Затем, – ответила та.

Так было и раньше, в их спортивной молодости. Если возникал вопрос, зачем разыгрывать ту или иную комбинацию, Нинка отвечала «затем», не считая нужным пускаться в объяснения. И оказывалась права – они выигрывали именно благодаря придуманной ею схеме.

Так вышло и на сей раз. Ярик с тех пор ни разу не посмел даже ругнуться при матери. Не говоря уже о том, чтобы пропустить мимо ушей просьбу вынести мусор или помыть за собой посуду. Мать он обожал и уважал. И младший брат, Гарик, который видел поведение старшего, относился к матери с не меньшим благоговением.

Подростковый период сыновья Нинки спокойно пережили на спортивных сборах, где все гормоны выгонялись кроссами, диетами и двумя трехчасовыми тренировками в день. Мальчишки росли красивыми, самостоятельными, немногословными и, можно сказать, беспроблемными. Ну а если что-то случалось, Ярик с Гариком умоляли тренера или учителей не сообщать матери. Лучше отцу. У Нинки было аж трое мужчин, которые ее обожали, не хотели расстраивать, берегли, заботились и мечтали лишь об одном – чтобы она была счастлива.