Маша Трауб: Бедабеда [litres]

Так происходило и раньше, во время соревнований. В какой-то момент наступал ступор, накатывал ком и сражал всю команду. Мила очень боялась именно этого состояния, когда невозможно что-либо контролировать. Кажется, ты все делаешь правильно, а ничего не выходит, и вдруг становится безразлично, что произойдет дальше. У всех этот момент наступает по-разному и проявляется тоже по-разному. У той же Светки всегда перед игрой начинался понос. Она бежала в туалет, держась за живот, и приступы повторялись снова и снова. Светка не ела, не пила перед соревнованиями, но ничего не помогало – живот крутило. Нинка же перед ответственными матчами и ела, и пила, и хоть бы одна напасть ее взяла. А с жуткого похмелья Нинка вообще играла красиво – Димдимыч аж рот открывал от восторга. Она двигалась медленно, плавно, мяч подавала с затяжкой, лениво. Комбинации тоже выстраивала вроде как примитивные на первый взгляд, ученические, но прекрасные в своей точности. А Мила впадала в ступор ближе к концу игры. У нее был особый случай – она отбивала, подавала, но на площадке не присутствовала. И за игрой наблюдала будто со стороны и сверху. И только Нинка могла всех вывести из ступора. Один раз она заперла туалет, и Светка вышла на площадку с мыслью, что обосрется. Так и сообщила.

– Ну, класс! – рассмеялась Нинка. – Если не выиграем, то хоть поржем.

А Милу в какой-то момент Нинка ущипнула за ляжку. И та вдруг очнулась, вернулась к действительности. Так что с тех пор нога Милы была в синяках, но она была благодарна подруге за найденный способ. Светке требовался закрытый туалет, а ей – щипок за ляжку.

В холле частной клиники, где работала Нинка, Мила тоже чувствовала такие щипки, чтобы вернуться к реальности. Вот подруга завела в кабинет молодую женщину, и та пробыла в кабинете ровно полтора часа. Нинка к ней так и не зашла. Но женщина вышла довольная и свежая.

– А эта женщина из первого кабинета? – уточнила Людмила Никандровна диагноз.

– Ребенку два месяца, свекровь – монстр, приходит отоспаться, – ответила подруга.

У Нинки всегда было много чокнутых на приеме, не меньше, а то и больше, чем у Людмилы Никандровны.

Например, женщина явно за семьдесят. Все лицо в глубоких морщинах, как печеное яблоко, а руки – молодые, без единого пигментного пятнышка.

– А с ней что? – спрашивала Людмила Никандровна.

– Муж ее руки любит. Он давно ослеп и чувствует только руки. Она приходит ко мне, чтобы муж думал, будто она молодая и он еще молодой. Этим его и держит. Ей восемьдесят шесть. Мужу будет девяносто. Он трогает ее руки, целует их, прижимает к лицу. Ей это важно.

– Они, наверное, больше пятидесяти лет вместе? Удивительно.

– Да они поженились пять лет назад. Встретились в парке. И не спрашивай, как он ее увидел. Не знаю. Там все дети, внуки и даже правнуки на ушах стоят, не успокоятся. А этим молодым хоть бы что. Он не видит, но чувствует. Ее руки.

Был случай, когда одна из пациенток привела к Нинке свою дочь, которая давила прыщи, жаловалась на обилие родинок, хотела исправить нос, казавшийся ей слишком курносым, и уши – девочка считала себя лопоухой. И Нинка объявила, что прием на сегодня окончен. Уж извините. Сложный случай.

Следующие три часа она читала девочке-подростку лекцию, показывая на плакатах схемы, тыча в учебник по дерматологии и объясняя все про хрящи, кости, наркоз, хирургические инструменты, включая пилу и молоток. Девчушка сидела насупившись и бубнила, что уже все решила и ее никто не переубедит. И тогда Нинка попросила маму сложной барышни выйти из кабинета, откуда вскоре послышался трехэтажный мат. Врач орала, что завтра же вместо новых сисек, носа, ушей и прочих частей тела девочка увидит больницу. Самую обычную. Но если захочет, то они еще и в психиатрическую на экскурсию заглянут, и в пластическую хирургию, а потом еще и физдиспансер. «Нина Михайловна, делайте с ней, что хотите. Я больше не могу», – всхлипнула мама девочки.

Нинка повела девочку, как и обещала, по всем больницам. Та хмыкала, равнодушно реагировала на окровавленные бинты, перевязанные лица. Но именно в физдиспансере ее подкосило – она увидела ноги фигуристок, гимнасток и других спортсменов. Молодые, красивые ноги, изувеченные кровавыми мозолями, травмами, непроходящими синяками, сорванными подчистую ногтями. Девочки ее возраста при ней сдирали приросшие к пальцам пластыри, отрывали куски ногтей. Она увидела перебинтованные груди девочек, синюшные полосы от бинтов, торчащие ребра и ужас в глазах при виде весов. После этого барышня решила, что у нее все отлично – и уши, и нос. И вообще жизнь прекрасна.