Маша Трауб: Бедабеда [litres]

«Надо бы самой до Нинки наконец доехать», – в очередной раз подумала Людмила Никандровна, глядя на пациентку. Та была из счастливой категории женщин без возраста. Ей можно было дать от тридцати до сорока пяти, в зависимости от освещения и достижений современной эстетической медицины. Скорее всего, не больше тридцати пяти. В тридцать пять все-таки еще другая энергетика. Еще горят глаза, и в жестах прорывается импульсивность. После сорока у большинства женщин уже спокойный потухший взгляд и сквозит некая обреченность. Как правило, это никак не связано с принятием возраста и неизбежного процесса старения. Скорее, равнодушие, усталость. Многим хочется это смахнуть, стереть, пусть на время, даже короткое, и тогда случается связь. Именно случается. Как состояние опьянения в молодости, когда нахлебался дешевого вина или шампанского. Ударило в голову быстро, ярко, потянуло на подвиги, а потом голова болит так, что хочется застрелиться. Плюс побочные явления – диарея и рвота, причем одновременно. Не от алкоголя, от осознания того, что связь токсична. При крепкой психике женщина отделывается «побочкой» в виде поноса и днем, проведенным в кровати. При тонкой нервной организации на проблемы с желудком, который уже не так крепок, как в молодости, бессонницу и внеплановый поход к гинекологу накладываются стыд и прочие чувства – от предательства до брезгливости. Отрезвление от чувств наступает быстрее, чем хотелось бы. Что поделаешь – возраст, опыт.

Людмила Никандровна рассматривала сидящую перед ней молодую приятную женщину и отметала один диагноз за другим. Замужем, говорит о муже с улыбкой и нежностью. Выглядит прекрасно. Речь грамотная. Сидит ровно, спокойно, скрестив ноги на манер выпускниц католических школ – колени вместе, руки спокойные, лежат на коленях. Ни единого признака хоть малейшего расстройства. Тогда что? Зачем Нинка отправила ее на консультацию?

Нинка иногда отправляла к ней своих клиенток, которые пришли за красотой. Как правило, им помогали мягкие антидепрессанты плюс Нинкины золотые руки. Клиентки, пришедшие за порцией ботокса, и не догадывались, что Нинка онкодерматолог, причем со степенью кандидата наук. А Людмила Никандровна – не психолог-самоучка, а врач-психиатр, много лет отработавшая в наркологической клинике.

– Мила, привет, тебе позвонит женщина. Анна Смирнова. Поговори с ней, – попросила Нинка.

Людмила Никандровна состроила гримасу, которую подруга тут же почувствовала.

– Просто поговори с ней. Я тебя прошу.

– Ты что, сама не можешь ей пустырник прописать? – хмыкнула Людмила.

– Могу, конечно. Но ты же у нас психиатр, а я так, за носогубные складки отвечаю, – хохотнула Нинка.

Нет, были и особенные случаи. Как только Нинка их распознавала? Людмила Никандровна не переставала удивляться настоящему, нутряному, чутью своей подруги. Вот она была настоящим врачом. И стала бы отличным психиатром. Нина все понимала про человека, когда тот только появлялся на пороге ее кабинета. Она успевала работать в физдиспансере, в частной клинике, где женщинам обещали пусть не вечную и пусть не молодость, но достойный вид, а еще – писать научные работы, ездить на учебу, повышать квалификацию. Нинка отвечала не только за родинки, морщины, маски, чистки, уколы красоты, лазеры и прыщи, но и распознавала начальную стадию послеродовой депрессии, видела нервные тики до того, как они становились заметны окружающим, собаку съела на обсессивно-компульсивных расстройствах.

Людмила Никандровна давно потеряла интерес к профессии как к творчеству, развитию, откровению. Она всегда была ремесленником, трудягой, профессионалом высокого класса, но никогда не замечала за собой такой страсти, которая жила в Нинке. Та хотела творить, создавать, развиваться, двигаться. Защищать кандидатскую, становиться соавтором учебника. Лишь бы не стоять на месте. А Людмила Никандровна как раз хотела остановиться и замереть пусть в призрачной, но стабильности.

Людмила Никандровна стала хорошим врачом и выглядела именно так, как должен выглядеть врач, – строгая, с ранней сединой в волосах, которая вдруг вошла в моду. Нинка же ругалась матом, как в молодости, громко хохотала, рассказывала анекдоты, исключительно пошлые. В ее кабинете всегда стояла бутылка коньяка – для клиенток, которые пришли на болезненную процедуру или просто хотели вместе с порцией уколов красоты снять усталость. Постоянным клиенткам Нинка говорила: «Ну, мать, ты даешь». К молодым обращалась: «Звезда моя». Нинка, обкалывая пациенток, успевала выслушивать жалобы на любовников, мужей, детей, свекровей. Как-то Людмила Никандровна пришла к подруге по записи и сидела в общей очереди. Нинка ее даже не сразу заметила. Людмила Никандровна иногда любила приходить на прием к подруге и посидеть среди пациенток – понаблюдать. Сверить свои ощущения с Нинкиными комментариями. Людмиле Никандровне было важно убедиться, что она еще видит, слышит, чувствует.