Юрий Коваль - Избранные произведения в одном томе

За дверью стоял человек, с ног до головы забрызганный грязью, из карманов кожаного его пальто торчала серая солома.

— Монька? — сказал Похититель. — Ты?

— Не узнал, что ли? — ворчливо ответил Моня Кожаный, вытирая пот со лба. — Я к тебе от самого Карманова пешкодралил. Капитан Болдырев всех накрыл. И Сопеля попал, и Цыпочка.

— А Барабан?

— И Барабан погорел.

— А хвоста ты за собой не привёл?

— Ты что! Я след посыпал тайнинской смесью.

— Чем?

— Тайнинской смесью, не слыхал, что ли? В Тайнинке один старикан изобрёл. Порошок против ищеек. Махорка, перец, толчёный чеснок да ещё коровяк — медвежье ухо. У собаки не то что чутьё пропадает — нос начисто отваливается. Я тебе с полстакана отсыплю, сам попробуешь.

Кожаный достал из кармана крокодилий портсигар, высыпал на ладонь немного бурого порошка. Похититель хотел было понюхать, но глаза его сразу превратились в недозрелые черешни, а нос подпрыгнул и принялся плясать, отчаянно чихая.

Кожаный тем временем оглядывал квартиру.

— Всё пустяками занимаешься? — сказал он, когда Похититель отчихался.

— Как то есть?

— На ящики переключился?

— Какие ящики? — не понял Похититель. Он сегодня с самого утра неважно соображал, да и тайнинская смесь его ошеломила.

— Вот эти, с дыркой.

— Голуби устарели, а телевизоры — современные штуки.

— Чепуха, — недовольно сказал Кожаный. — Детские игрушки. А ты взрослый человек, тридцать семь стукнуло. Пора подумать о чём-нибудь серьёзном.

— Чем же телевизоры несерьёзное дело?

— А чего в них серьёзного? Ящики для огурцов.

— Ну всё-таки четыре программы, передачи разные.

— Смотреть не на что, — сказал Моня и так раздражённо махнул рукой, что Похититель переменил тему разговора.

— А я вот в Карманов собрался, — сказал он. — Голубей надо загнать.

— Не монахов ли?

— А ты откуда знаешь?

— Вчера у нас на рынке два червяка монахов искали, я было подумал, что они из нашей конторы.

— Один — переросток, а другой с космами?

— Точно.

— Похожи на моих клиентов. Значит, вчера они были в Карманове, а сегодня на Птичий пойдут. Что ж, самое время ехать в Карманов.

— Валяй, а я пока у тебя останусь. Помыться надо.

— Ничего не выйдет, — сказал Похититель. — Воду отключили.

— Как же так?

— У нас это часто бывает. Всё чего-то ремонтируют. Да ты в баню иди. Воронцовские выходные. Иди в Тетеринские.

— Ладно врать-то, — сказал Моня, пристально взглянув на Похитителя. — Связываться со мной не хочешь. Боишься.

— Да чего мне бояться! — возмутился Похититель. — Отключили воду — и все дела.

Моня подошёл к водопроводному крану и открыл его. Медный кран забулькал, как тетерев, выдавив ржавую каплю.

— Мда, — сказал Моня, завинтил кран и, хлопнув Похитителя по плечу, пошёл к выходу.

Закрывши за ним дверь, Похититель облегчённо вздохнул. Связываться с Кожаным Похититель действительно никак не хотел. Моня Кожаный был опасный человек, а с опасными людьми Похититель сроду не связывался.

«Зачем я буду связываться с опасными, — рассуждал он. — Я уж лучше с неопасными свяжусь. Но, честно сказать, и с неопасными связываться порой опасно. Сегодня он неопасный, а завтра такой опасный станет — только держись. Лучше вообще ни с кем не связываться».

Сквозь занавеску Похититель внимательно смотрел, как Моня выходит из подъезда, переходит улицу, садится в трамвай.

«Не привёл ли Кожаный хвоста?» — думал Похититель.

Вяло, лениво подымался Крендель в это воскресное утро. Спешить ему никуда не хотелось, да и спешить-то было некуда. Нам явно некуда было спешить.

— А чего нам спешить, — сказал Крендель. — Нам спешить некуда.

Я промолчал, и Крендель посмотрел на меня удивлённо: дескать, а ты что скажешь? Но мне и говорить ничего не хотелось, я вынул из кармана табличку, на которой печатными буквами было написано:

ЕЩЁ БЫ

— Как это некуда спешить? — крикнула из кухни бабушка Волк. — Вчера весь день проболтались неведомо где, а приборку кто будет делать? Нет уж, сегодня я выходная, делайте приборку, а я пойду во двор сидеть.

— Какую приборку, бабушка? — ответил Крендель. — Всё прибрано.

— Такую. Полы надо мыть. Хватит тебе, Крендель, болтаться, всё — монахи, монахи. Ребёнка только портишь. Мойте полы.

Крендель вздохнул, взял ведро, мне дал тряпку, и, наверно, только через час мы кончили мыть полы, вышли во двор и стали под американским клёном, под которым давно уж сидела на лавочке бабушка Волк.