Филип Грин - Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

Я кладу руку на плечо отца и стою рядом, чувствуя себя недостойным находиться рядом с этой истерзанной, обнаженной душой. Мне слишком хорошо известно, что надеяться глупо, но я продолжаю молча молиться Богу, которого я знал когда-то…

«Еще лишь раз».

«Еще лишь раз».

«Спаси эту душу».

Они нашли его в канаве. Он лежал, скорчившись, за кустами. Весь он был обмотан плотным коричневым брезентом и серебристым скотчем. Бегун, который обнаружил его, решил, что перед ним труп, но потом брезент зашевелился, человек обругал собаку бегуна и пополз в кусты.

Бегун позвонил 911. Приехала полиция. Они попытались поставить человека на ноги, но тот был слишком пьян. Тогда полицейские вызвали врачей. Приехала скорая. После быстрого осмотра медики загрузили человека в машину и повезли в наш приемный покой.

Я стоял у стола сестры, когда услышал вызов по рации. Медики сообщили, что везут пьяного бомжа, обнаруженного у Шотс-Крик. Я с трудом удержался, чтобы не броситься к рации и не потребовать, чтобы они оставили его там, где нашли.

Впрочем, было уже слишком поздно.

Я услышал сирены.

Он вернулся.

Медики вкатывают каталку в приемный покой. Бомж сидит на каталке, а медики толкают ее. Заметив, что на него все смотрят, он улыбается. Весьма картинно машет рукой, словно звезда парада на праздничной платформе. Раздается сердитое ворчание персонала. Я с отвращением трясу головой. Он замечает мой взгляд и еще шире улыбается беззубым ртом. Совершенно ясно, что все это ему страшно нравится.

Сегодня его привезли к нам в сорок второй раз за последние двенадцать месяцев. И ни разу он не был трезвым. Судя по всему, сегодня не исключение.

Я делаю записи за столом, пока бомжом занимаются сестры. Через несколько минут они приготовят его к осмотру. Я пытаюсь заставить себя пойти и осмотреть его, но никакой аутотренинг не помогает. Пусть подождет, пока я осмотрю всех остальных пациентов приемного покоя.

Через двадцать минут у меня не остается пациентов. Я снова сажусь за компьютер. К сожалению, сегодня у нас маловато работы. Кроме бомжа, у нас всего три пациента. Может быть, оставить его в смотровой до прихода следующей смены? На десять часов… Впрочем, ему все равно некуда идти, и он останется у нас.

Я тяжело вздыхаю и понимаю, что выхода нет. Я ввожу его имя и записываю себя лечащим врачом. Экран фиксирует мою решимость. Сегодня бомж жалуется на боль в спине. Я задумываюсь: необычная жалоба. Может быть, сегодня с ним действительно что-то не так?

Я выхожу из компьютерной базы, встаю из-за стола и направляюсь к третьей смотровой. Прохожу мимо сестры, которая обрабатывала бомжа, — она театрально прикладывает руку ко лбу и закатывает глаза. Я с трудом сдерживаю смех — по крайней мере, в этом мы с ней едины.

Я вхожу в смотровую. Свет приглушен. Бомж спит. Сегодня на нем выцветшая черная бейсболка с бледно-желтыми словами «Ветеран Вьетнама» — слова написаны впереди и на левом боку. Между словами «ветеран» и «Вьетнама» вышито множество разноцветных флажков.

Под бейсболкой скрываются курчавые русые волосы. Они растут повсюду, выбиваются из-под бейсболки, покрывают лицо, плечи и грудь, словно кто-то опрокинул на этого человека ведро мокрых водорослей. Он весь в грязи. По запаху я понимаю, что он не принимал душ уже очень давно.

Я слегка покашливаю, обозначая свое присутствие. Он храпит, не обращая на меня внимания. Я трясу кровать за спинку. Он что-то бормочет про собаку и чешет бороду. На простыню падает маленький зеленый листок.

Я включаю свет. Бомж натягивает бейсболку на глаза. При свете я вижу в его бороде листочки и палочки — ночь он провел на улице.

— Просыпайтесь! — я трясу кровать сильнее.

Он перекатывается на бок, прикрывая лицо рукой.

— Оставь меня в покое! — рычит он.

На кровать падают листья. На бомже грязная фланелевая рубашка, сплошь покрытая листьями, сучками и семенами. Под рубашкой желтая, задубевшая от пота футболка, разорванная на груди. На рубашке я вижу пару серых военных жетонов. Один приколот правильно, другой вверх ногами.

Может быть, просто дать ему проспаться? У меня есть более важные и приятные занятия. Я же знаю, чего он хочет. А пока он спит, я могу быть уверенным в том, где он находится.

Я стою, а бомж сучит ногами, сбрасывая простыню на пол. На нем новые коричневые брюки, подвязанные веревкой с большим узлом. Уверен, что какой-то магазин явно недосчитался пары брюк.