Рэйчел Кушнер - Комната на Марсе [litres]

Он заплатил по счету и прошелся до бензозаправки по соседству. Бензозаправка была главной точкой по продаже алкоголя в городке, и перед ней тянулась очередь из мужчин и подростков, щурившихся под резким светом в ожидании бутылки крепкого пива или крепленого вина. Гордон взял бутылочку «Perrier» из холодильника, чтобы выпить по дороге домой. Минералка помогала ему не клевать носом за рулем. Когда он поставил бутылку на кассу, подросток в очереди за ним уставился на нее.

– А это что? – спросил он.

Зеленая бутылка в форме груши показалась Гордону неуместно миловидной и экзотичной. Он догадался, что парень принял ее за алкоголь.

– Это, ну, в общем, минералка.

– Минералка? – Парень скривился. – Я подумал, это типа новое бухло.

На заправке не продавали открыток. Кассир посоветовал магазин «Всё за доллар». Но там не оказалось открыток с видом Стэнвилла. Очевидно, это было не то место, которое пробуждало в людях добрые воспоминания, и Гордон решил, что, если он хочет связаться с Симоной, он может просто написать ей электронное письмо, как нормальный человек.

В то Рождество, получив недельный отпуск, он перебрался в Беркли, к Алексу, чтобы спать на диване.

– Как твоя однокомнатная жизнь? – спросил Алекс.

Гордон не стал связываться с Симоной. Они с Алексом устроили ностальгический тур: букинистические лавки, ирландские кафетерии на баржах, кофейни на Телеграф-стрит, заполненные хорошенькими женщинами, прилагавшими массу усилий, чтобы казаться непринужденными и естественными.

Барбекю на Шаттук-авеню и блюзовый клуб по соседству, который в годы их учебы в колледже мог бы носить звание Самой прокуренной таверны на Земле, но теперь никто не курил в барах; это было противозаконно.

Алекс и Гордон говорили о войне. Они оба одержимо просматривали одни и те же веб-сайты: «Информационный комментарий» для анализа ситуации и «Жертвы» для количественных показателей. Одно и то же они находили смешным и чудовищным. Все это было чудовищно, но кое-что из этого было смешным. То, как Буш говорил о «мистере Малики», которого ЦРУ сделало президентом Ирака. «Я пытаюсь помочь человеку!» Буш говорил это с искренним, но бессильным отчаянием на провальной пресс-конференции.

– Пытаюсь помочь человеку! – повторял Алекс все время.

Сразу после Рождества новое иракское правительство повесило Саддама Хусейна. Гордон и Алекс смотрели это по интернету.

– Он держался молодцом, – сказал Алекс. – Над ним смеялись во время казни, и все же я чувствую, последнее слово осталось за ним.

Гордон один доехал по мосту до Сан-Франциско и поел во вьетнамском ресторане, о котором ему рассказала ученица, Роми Холл. Не то чтобы она его рекомендовала. Просто упомянула в числе мест, по которым скучала. У повара, как она сказала, есть забавная привычка. После того как он использует свои щипцы, он дважды щелкает ими и дергает себя за рубашку. От этого у него на халате большое жирное пятно. А его отец сидит наверху, там, где ванные комнаты, все время курит и шинкует мясо. Когда Гордон пришел туда, этот повар был на месте. Он дважды щелкнул щипцами и потянул за свой халат. Отец был наверху, куря сигарету за сигаретой и шинкуя здоровый шмат мяса.

На Новый год они с Алексом отправились на вечеринку в Окленде, типичную толкучку, где незнакомые люди на кухне спрашивают друг у друга всякую чушь, вроде «кем ты работаешь?» и «откуда ты?». Женщины уделяли особое внимание Гордону, поскольку еще не выяснили, что с ним не так, в отличие от остальных мужчин на вечеринке, как пояснил ему Алекс. Среди них были бывшие аспирантки, переведшиеся с кафедры филологии, риторики или сравнительного литературоведения на психоанализ. Они не только осваивали теорию, но и оттачивали навыки на практике. Алекс сказал, что ему поставили диагноз истеричного самца, а точнее, так его заклеймила одна дамочка, которая хотела переспать с ним, но нашла его слишком своенравным и недостаточно компанейским для серьезных отношений.

Когда Гордон уклончиво высказался о своей работе после того, как его спросили несколько раз, женщины на кухне облепили его точно саранча.

– Правда? В тюрьме? Это, должно быть, тяжело.

– Тюремные надзиратели. Я бы не вынесла находиться с такими людьми.

– Они даже не могут носить свою одежду. Как копы, даже хуже. Вот же уебищная жизнь.

Женщины принялись взахлеб обсуждать, что за отбросы общества должны работать надзирателями. У Гордона не хватило смелости, а может, решимости спросить, а был ли кто-нибудь из них знаком с тюремными надзирателями. Хотя с какой стати ему защищать надзирателей? Он сам их ненавидел. Но если бы кто-то из этих женщин выглянул из своего кокона, они бы увидели, что тюремные надзиратели – это несчастные люди без всяких перспектив. Недавно один из них вышиб себе мозги на вышке в долине Салинас. Он мог бы рассказать им об этом, вступив в аргументированный спор. Но разве было не ясно? Они даже не носят свою одежду. Это напомнило ему случаи из собственной аспирантуры, когда его наставники походя критиковали людей, о которых совершенно ничего не знали.