Майкл Задурьян - В погоне за праздником

Джон выпивал столько кофе, что брюхо его принималось урчать и журчать. Он прикуривал одну “Гэлакси” от другой и орал на детей. Но ехал, разбрасывая колесами грязь заправочных станций, в каждый стаканчик кофе добавляя таблетки от изжоги. От скуки я скармливала детям все, что залежалось в холодильнике, – то мясо на ланч, то горячую кукурузу, то фрукты, купленные с прилавка у дороги, кое-где пошедшие коричневыми пятнами. За двадцать или более часов трейлер пропитывался смесью ароматов кухни, спальни, туалета – все вместе. Глаза у нас привыкали к темноте. Сквозь затуманенное кислым дыханием стекло проступали огни заправочных станций. Пульсировал в пустоте ночи, размазывался оранжево-красный след неоновых вывесок отелей, свет собственных фар отражался в придорожных знаках и на миг ослеплял нас, когда мы проезжали мимо.

Единственное, что могло побудить нас так корячиться, – желание попасть домой. После двенадцати-тринадцати дней почти непрерывного путешествия хотелось одного – оказаться дома. Путешествовать прекрасно, путешествовать замечательно. “Вы увидите Штаты в своем «шевроле»”. Но под конец больше всего хотелось попросту уснуть в собственной постели, позавтракать в собственной кухне, посидеть на своем унитазе. Повидали мир – и будет. Теперь бы увидеть свой маленький мирок. И мы гнали, гнали.

Эти ночные переезды не планировались заранее. Мы вовсе не собирались изначально так абсурдно далеко и долго ехать. Сначала “хороший день”, как мы это называли, миль шестьсот, – а потом вдруг нас переклинивало, ни один кемпинг из путеводителя “Автоклуба” не устраивал, и те, куда зазывали придорожные вывески, – тоже. В отеле мы останавливаться не желали: и без того много денег потрачено за две недели в пути (мы уже были достаточно близки к возвращению, чтобы забеспокоиться насчет кредитной карточки). И тогда мы говорили: “Давайте поедем дальше. Посмотрим, сколько удастся проехать, прежде чем придется остановиться”.

И мы ехали дальше. Еще чуть-чуть. Потом еще немного. Надвигались сумерки, аркой поднимались над нами, за спиной таял комок солнца, заднее окно превращалось в экран цветного телевизора. Затем наступала ночь, уютно окутывала нас одеялом с миллионом вышитых звезд. Постепенно и дети переставали хныкать и ныть и смирялись. Им ведь тоже не терпелось поскорее вернуться домой. И вот, безо всякого предварительного плана, уже одиннадцать часов, слишком поздно останавливаться на ночь. К тому времени мы уже понимали, что затеяли. Слишком поздно что-то менять. Едем, едем. Мчимся вперед к цели – туда, где мы хотим, где должны быть.

Нынче мы с Джоном оказались точно посреди резервации навахо. В приоткрытое окно бьет ветер с песком. Вдоль шоссе выстроились раздвоенные силуэты кактусов, сверкают вывернутые скальные породы и разнесенный динамитом камень, темнеют пустые лавчонки с рекламой ИНДЕЙСКИХ ЮВЕЛИРНЫХ ИЗДЕЛИЙ ПО САМОЙ ВЫГОДНОЙ ЦЕНЕ!

Страшновато здесь в темноте, но подобный страх я уже не воспринимаю всерьез. Все это больше смахивает на Диснейленд. Возможно, причиной тому таблетки от дискомфорта, которых я наглоталась, но только с их помощью я способна функционировать. Значит, так тому и быть: отныне я официально – зависимая. Честно, я думала, от наркотиков больше веселья. По-прежнему не понимаю, за что молодежь так любит допинг.

Я внимательно слежу за тем, как Джон ведет машину. Похож на того Джона, каким был сорок лет назад, только без сигареты между указательным и средним пальцем. Взгляд устремлен на дорогу, очень сосредоточен, даже не зевнет.

Никаких симптомов “гипноза хайвея”, насчет которого вечно предостерегают путешественников (“Жуйте жвачку! Распахните окна! Пойте под радио!”). Оба мы даже слишком бодры, а один из нас даже слишком ясно осознает происходящее.

Мы, не сговариваясь, едем сегодня по автостраде. Не сворачиваем в сторону в поисках розового цемента аутентичного шоссе 66. Ночью чересчур велика опасность заблудиться. А так – всего делов, что оставаться на автостраде 44 и гнать, пока сил хватит. Да, обидно проезжать через Цветную пустыню в темноте, но у нас особый случай. Надо поскорее добраться до цели нашего путешествия. Я это уже поняла.

– Я поставлю музыку, Джон, – говорю я, шаря в здоровенной коробке с уцелевшими кассетами.

Раньше их было куда больше, но за десятилетия магнитофон пожрал почти все. Нашлись “Провокационные перкуссии” Эноха Лайта, их я и засунула в плеер. “Ночной блюз” сразу слишком громко заорал, напугав нас обоих. Наверное, пока плеер был выключен, Джон случайно подкрутил регулятор громкости. Я делаю потише, и с минуту музыка исполняется нормально, а потом звучание портится. Духовые еле тянут, роскошный гитарный перезвон становится плоским, но мне все равно. Лишь бы какой-то фон. Не хочется оставаться наедине со своими мыслями. Не нравятся мне мои мысли. Нельзя им доверять.