Владимир Шапко - Переезд на юг

Кузичкина на удивление молчала. Глаза её ушли в себя. Рука забывчиво шевелила ложечкой в стакане. Табашников уже жалел, что рассказал про себя, что вывернулся наизнанку.

– Вы извините меня, Маргарита Ивановна, что нагрузил вас всем этим.

– Ну что вы, что вы, Евгений Семёнович! – сразу оживилась Маргарита. – Кому же рассказать о личном, как не женщине. Сострадательной женщине. Мужчины разве поймут?

Действительно – не поймут.

Оделись, вышли опять во двор и дальше, на улицу. Вела Табашникова озабоченно. Под руку. Как больного. Которого нужно срочно лечить. Строила планы лечения. В которых преобладал всего лишь один: нужно найти вам женщину, Евгений Семёнович, полюбить. Сойтись с ней. Себя словно бы даже не брала в расчёт, ни-ни. Просто психотерапевт, психолог Кузичкина. Больной соглашался, кивал.

На углу расстались. Кузичкина побежала обратно в библиотеку. Табашников – с большим оптимизмом пошагал домой. С книгой и журналом под мышкой.

– Обязательно позвоните, Евгений Семёнович! – оборачивалась Кузичкина. Мол, продолжим лечение.

Табашников смотрел в телевизоре на грызню украинских и российских пограничников в Азовском море, как захватывают они друг у друга судёнышки с понурыми, ни в чём не повинными рыбаками, и думал: Господи, куда меня принесло! Ведь переехал не куда-нибудь, а в самое пекло. Если, не дай Бог, что-нибудь начнётся.

Не выдержал, набрал Агеева:

– Ты смотришь телевизор?

– Не сунутся, – успокоил Агеев. – Бошки оторвём. Всё государство медным тазом накроется.

– Чьё государство, Гена? Чьё? Ракеты полетят сразу к нам в городишко. Лёту-то через лужу 30-40 километров, Гена. Куда побежим? Где будем спасаться? Все донбасы детским садом покажутся.

Агеев считал себя знатоком современной политики. Постоянно смотрел все ток-шоу. И на НТВ, и на России 1. Поэтому свернул все дела, если точнее, бросил ругающуюся Машу и поспешил на Широкую. Вправить другу мозги.

Однако тот метался по кухне, был неузнаваем. На все спокойные, взвешенные доводы Агеева – вдруг вспылил:

– Да пойми ты (дурья башка)! Если ружьё повесили на стену – оно выстрелит. Рано или поздно. Выстрелит! Понимаешь? И такие, как ты, его и подвешивают постоянно. На твоих любимых ток-шоу. С такими же базлунами, как ты. («Да почему я-то сразу!»)

Продолжал бегать по кухне:

– Какого чёрта мы припёрлись сюда? Нам что – было плохо в Казахстане? Там хоть умный, осторожный человек правит. А здесь? Подводные лодки твои, всякие линкоры постоянно на воду, всякие «булавы», «кинжалы»?

Да-а. Запущенный случай. Прямо и не знаешь, с чего начать. Но Табак не давал начинать – его несло:

– Все ваши пенсионные реформы – только для одного: деньги у предпенсов отнять. Триллион, другой. Не стало денег хватать. На ваши лодки, «булавы». На саранчу чиновников, силовиков, на армию. На все ваши сирии, донбасы и крымы. И что удивительно, постоянно идёт клоунада для дураков: правитель с народом, за социалку (но вынужден пойти на реформу, вынужден! граждане!), а его же карманное правительство – против: хватит сидеть у государства на шее! Протаскивает и протаскивает всё исподтишка. Не мытьём, так катаньем предпенсов берёт.

– Ты упрощаешь, – начал было Агеев. – Не в правительстве дело…

– Да очнись, кремлёвский мечтатель. Капитализм давно на дворе. Капитализм! Высунься в окно. О какой социалке, о какой справедливости речь? Волки кругом давно. Волки. И бараны в их кольце. А мы, старики, никак не хотим этого понять. Всё рыпаемся. («Долой! Грабительской реформе скажем нет!») Да пойми ты, телевизор всё равно вправит народу мозги, куда власти надо. Всё равно! Всё равно рай капиталистический наступит. Что называется, победит повсеместно. Ну а нас, не вымерших динозавров-стариков, окончательно затупят сериалами да орущими скандалистками с погаными ртами. Так что раньше надо было думать, Гена. Раньше. Не бегать с плакатами в 90-е. Не рваться в западный мир. Получили то, что хотели. По полной.

Табашников высказался. Брякнулся на стул. Сидел как порванный мяч. Воздух шёл из всех дыр.

– Да ты же опасен, Женя, – стал оглядываться Агеев: – Тебя нужно срочно отправлять назад. К казахам. Ты же экстремист. Как ловко ты скрывал своё подлинное лицо. Ах, как ловко. Даже я не смог разглядеть его. Твоё лицо матёрого экстремиста.

Табашников ощупал лицо. Точно – матёрая морда экстремиста.

Хохотали оба. Освобождались. Тут же появилась бутылка на столе. А к ней и закуска.