Владимир Шапко - Переезд на юг

На белоснежном столе всё уже было приготовлено. Бутылка шампанского – как наполеоновский солдат на часах у тучного букета роз. Ещё две бутылки с вином. Гранёный графин с водкой. Два ряда чистых тарелочек с приборами, с высокими бокалами и рюмками при них. Тут же ожидающее оливье в ладье, колбаска на тарелочках, сыр. Солёные огурчики даже под водку.

Для пущего эффекта Ирина Агеева включила люстру. Эдакую испанскую королеву в рыжих буклях. Богато живут дети Геннадия, таращась на люстру, опять подумал Табашников. У одного космодром с потолка, у другой – королева.

Ослеплённый увиденным, Табашников не сразу заметил какого-то мужчину у стены за электрокамином. Тот стоял как дополнение к комнате, как её тень. Свесив голову и скрестив на груди руки.

– Валера, подойди, познакомься.

Мужчина отделил себя от стены, нехотя отдал длинную узкую руку (длань) Табашникову.

Однако у стола начал толкаться с Агеевым. С тестем. Не мог разойтись с ним. Или хотел захватить выгодное место. Оказался на отшибе. Возле Ирины захватил место отец. Точно отгородил дочь от зятя. Говорил что-то ей и уже разливал. Досталось, правда, и Валерию.

Встали. Подняли рюмки (Ирина бокал). «За знакомство!» Тесть и зять опять начали сталкиваться. Теперь локтями. Показывали приёмы самбо над столом. Но умудрились не чокнуться друг с другом. Сели. По полрюмки, но выпили.

Валерий начал есть оливье. Загребать ложкой. Знал, в какой руке держат вилку, а в какой котлету. Посмотрел исподлобья на Табашникова:

– У меня восемь рабочих специальностей. Восемь дипломов. – Распрямился, стал загибать пальцы: – Шестой по токарному, пятый по слесарному, сварка газовая и электро…

– Валера, Валера! – сразу прервала жена. – Принеси, пожалуйста, соль в солонке. И перец, перец не забудь! Он в среднем ящике!

Валерий пошёл, удивлённый. Принёс, поставил. Про него уже забыли. Жена и тесть оживлённо говорили, будто боялись остановиться. А парень с большой мордой (Табашников) застыл. И глаза его весело бегали. Будто хотели в сортир.

Валерий сел. Чуть погодя попытался ещё. Этому. С бегающими глазами. Ну, у которого нос пипкой. С большими ноздрями:

– В этом году буду строить катамаран… – И его опять отослали на кухню. Ещё за какой-то хреновиной. Теперь в какой-то банке она. Где-то на четвёртой полке. Где она там, мать её!

Возвратился, поставил банку. С лечо, мать вашу.

Когда провозглашались тосты (вскакивал, старался этот парень с ноздрями) – опять начиналось самбо над столом. Между тестем и зятем. И оба падали на места неудовлетворёнными. Успев дёрнуть из расплескавшихся рюмок только остатки.

Больше Валерий не пытался заговаривать.

Агеев и Табашников два раза выходили по-быстрому покурить и возвращались. Однако время за хмельным сытным столом да с весёлыми разговорами (без Валерия), пролетело быстро.

Поднялись, когда за шторами было уже черно. Провожала за воротами Ирина. Валерий остался стоять в доме. Со скрещенными руками.

Подвыпивший Табашников благодарил, жал пухленькие ручки женщины и даже поцеловал её в щёку. Агеев ждал. Был трезв как собака. Конечно, если из-за зятя-козла выплёскивалось из рюмки.

Пошли наконец. Мимо закрывшихся домов со свирепыми лаями. Прямо к апрельской полной луне над дорогой.

– Замечательная у тебя дочь, Гена. Умница. Филолог. Хорошая, наверное, учительница. И дети её любят. Было очень интересно с ней поговорить.

– Ага. Зато с мужем ей не о чем говорить.

– Зря ты, Гена. Парень он простой, безобидный…

– Да какой простой, какой безобидный! – сразу завёлся Агеев. – Дурак разве может быть простым и безобидным? Да ничего нет сложнее дурака! Женя! Подумай! Если б было так, как ты говоришь – был бы рай на земле.

Бредит? Или всерьёз? И вроде бы трезвый.

Уже подходили к дому Табашникова. Всего два квартала прошли от дома на Котова. Табашников знал, что если пригласит ночевать, то наслушается всего. Но всё же пригласил. В душе ещё надеясь, что друг откажется. Не тут-то было! Агеев уже тыкал кнопки телефона. (И ведь видит без очков старый котяра, в темноте!)

– Маша, это я. Да, да, всё нормально. Ложись, я останусь у Жени. Да, да, утром в детскую кухню зайду. Да. Не волнуйся. Пока.

В доме было вино и даже водка, но пить больше не стали. Глотали только чай на кухне. Табашников покорно слушал. Психоаналитик. С чуткими большими ноздрями. Или поп, если по-русски. Тоже с ноздрями.

– Знаешь, Женя, в чём опасность дурака? Он заразен. От него нет защиты. «Я сделаю вам беседку, – говорит он жене и тёще. Хмуро. Глядя в сторону. – Всю из железа. Будете в ней отдыхать. Будет красиво». И те мгновенно заражаются от дурака. Обе уже радостные дуры: «А давай, Валера! Делай скорей! Будем в ней чай пить. Из своего самовара!» И вот уже из магазинов цемент, кирпич, гальку везут. Всё сваливают и ссыпают перед домом. И Валерий начинает делать замесы. (Он ещё и бетонщик.) Замесы для фундамента. Под будущую красивую железную беседку. Он всегда обязательно вовлекает в свою дурость других. В нашем случае – жену, и тёщу. (Меня он обходит, хмурится: бяка!) «Я поставлю вам новый забор. Из железа. Сверху баляски наварю. Будет красиво». Он ведёт себя как хозяин. Но будто не совсем уверенный. Он будто спрашивает у жены и тёщи разрешения. Но если ему даже скажут «нет, Валерий, не надо» – он все равно добьётся своего. Начнёт-таки городить очередную железную свою дурость. Он очень упрям, стоеросов.