Александр Гоноровский - Собачий лес [litres]

Я помирился с тобой. Это было легко.

Я сказал:

– Прости меня пожалуйста.

Ты хотела услышать именно эти слова, и я их сказал.

А ты сказала:

– Давай еще построим крепость.

Я сел на бортик песочницы и ответил:

– Не хочется.

А ты сказала:

– Я сама видела, как папа и твоя тетка целовались.

В своем желании проверить меня на прочность, ты была трогательной и смешной.

Ты знала, что я хотел быть рядом. Когда знаешь, что человек хочет быть рядом, то поневоле начинаешь испытывать его терпение.

– Потому что твой отец очень нравится моей тетке, – соврал я и подумал, что со временем каждый начинает говорить не совсем то, что знает и чувствует.

Потом ты сказала, что сильно выросла за это время. Мы стали рядом, и ты уперлась подбородком мне в лоб.

Я тоже наверное вырос. Пуговка коротких штанов с модными косыми карманами давила на живот. Я и не заметил, когда это началось. Скоро тетке придется тратиться на новые осенние брюки. Она будет ворчать, что я слишком быстро расту, но все равно купит самые дорогие.

– А ты знаешь, что корове свернули шею? – Ты хотела рассказать очень многое и поэтому внутри тебя все перемешалось. – Вот это сила.

– Корове, которая от молочницы убежала? – я был уверен, что ты не скажешь мне ничего нового.

– Не знаю. – Ты пожала плечами. – В лесу есть холм, где она зарыта. Он очень огромный. Но я знаю, кто ее убил.

– Кто же?

Глаза твои поехали в разные стороны, и я улыбнулся, ожидая услышать очередную страшилку.

– Зря улыбаешься. Это мне Сашка Романишко рассказал. А тебе он не рассказал. Это очень страшная история. Потому что настоящая. – Ты обняла меня за шею и так долго молчала, что от твоего дыхания у меня вспотело ухо. – Все говорили, что корова в овраг упала и шею себе сломала. А нашли ее на ровненькой такой полянке. Никуда она не падала. Ее убил тот, кто совсем невидим. Совсем! Его даже дурканутая Ленка боялась.

Корова стояла посреди Собачьего леса и хотела домой. Меж деревьями проскользнула пустота. Ее можно было принять за движение ветерка, легкую игру света. Но ветра не было и солнце укутало себя в облака.

Корова не думала, что это опасно и не испугалась. Пустота подошла к ней, дыхнула в ухо. Корова повернулась и никого не увидела. Прохладное утро тянулось как сделанная из сгущенки конфета. Секунды заблудились во времени и лишь еле заметные движения отсчитывали его. Кузнечик в прыжке качнул травинку. Муха опустилась на осот и погрузила в сиреневый цветок свой мягкий хоботок. Я мог раздвинуть мир до сеточки мушиного глаза, но увидеть пустоту было невозможно.

Корова вытянула в пустоту морду, и шумно выдохнула воздух. Волоски на ее широком как башмак носу задрожали, покрылись бусинками капель. Пустота исчезла, и корова удивилась тонкой игре света и пара вокруг нее.

Мы не нашли Штарнбергское озеро. Кукольная дорожка вывела нас к Гидре. На берегу посреди мусора сидела последняя кукла и таращилась на воду. Взрослые не могли найти большое озеро. А я чувствовал себя очень взрослым.

Я умел плавать. Уверенно выбрасывал вперед руки, двигал прямыми ногами, выдыхал в воду тяжелые пузыри. Вода упруго скользила подо мной. Я набрал в легкие воздуха, перестал грести, посмотрел в глубину. Из темноты вылуплялись и скользили к поверхности редкие воздушные бусинки болотного газа. Под моим взглядом они замерли и заспешили обратно в темноту.

Торчащая из воды спина высохла, а мне все еще не хотелось дышать.

Потом мы сидели на берегу. Горячий песок приятно лип к мокрым ногам.

– Почему ты не сказала, что видела в крепости своего папу? – спросил я.

– В дырке, которую доктор Свиридов сделал?

– В дырке.

– Откуда знаешь?

– Догадался.

– Что-то ты, Валька, больно догадливый стал.

– А почему ты его видела?

– Потому что я его люблю.

Ты потянулась ко мне, закрыла глаза. Мы поцеловались так, как ты представляла себе поцелуй. У тебя были сухие и шершавые губы, а нос, ткнувшийся мне в щеку, был твердый как сосновая шишка. Потом ты отстранилась и внимательно посмотрела на меня, как будто искала что-то оставленное на моем лице. А я вдруг испытал чувство неловкости. Наверное, потому что я помнил тысячи поцелуев, а ты – только один.

Надо было что-то сказать.

– Давай сходим на железнодорожную станцию, – предложил я. – Я куплю тебе пирожок с капустой.

У меня в кармане лежала мелочь как раз на один пирожок.

Ты просияла. Пирожок был важнее поцелуя.