Александр Гоноровский - Собачий лес [litres]

– Ешь, Валентин, – с ненастоящей любовью сказала она.

– По своему развитию Лена существенно опережала одногодок, – говорил доктор Свиридов.

Все посмотрели, как мы с тобой, демонстрируя отсталое развитие, наперегонки ели квашеную капусту.

– Лена весь лес куклами утыкала, – сказал Камиль. – Сам видел, как она брак из ям таскала.

– Это не признак заболевания, – ответил доктор. – Психика ребенка незрела и более восприимчива. Грань между фантазией и патологией у него не столь четкая, как у взрослого.

– Отсутствие достаточного количества разнообразных игрушек действует на ребенка отрицательным образом, – сказала Зоя Михайловна словами из новостей.

– Как хорошо вы говорите, Зоя Михайловна, мне бы в тетрадку записать, – собачник опасно улыбнулся прокуренными деснами.

Зоя Михайловна смущенно прикусила кусочек черного хлеба.

Не отводя от нее кривой улыбки, собачник спросил:

– А зачем вы, доктор, на днях в Новое село ездили и там тоже детей опрашивали?

– Хотел понять, что произошло с Леной, – ответил доктор. – Решил отделить фантазию от патологии.

– Мы-то больше с патологией работаем, – заметил собачник. – А что ж взрослых не опросили?

– С ними вы и сами разберетесь, – ответил доктор.

– Детей я всех опросил. – Твой отец налил себе водки. Бутылочное горло тонко звякнуло о край стакана. – Ничего важного.

– Для бесед с детьми нужно отдавать себе отчет, что они знают гораздо больше, чем понимают. – Доктор Свиридов положил себе в тарелку вареную картошку и принялся мять ее вилкой. – Они верят в то, что не видят и видят то, во что не верят. Собственно, всем первобытным народам была свойственны подобные отношения с реальностью. Разговаривая с ребенком, вы будто расшифровываете миф до обычного бытового сюжета.

– Что же вы расшифровали? – не унимался собачник.

– Я понял, например, что Перегудов не виноват, – не сразу ответил доктор Свиридов.

– Кто же виноват? – спросил твой отец.

Шелест за столом стих. Только Ленкина мать все так же звякала вилкой о тарелку. Зоя Михайловна поперхнулась хлебом, и собачник нежно похлопал ее по пухлой как стеганное одеяло спине.

– Ну доктор, доктор дорогой, говорите уже. Что же мы из вас тянем-то все? – радушно повысил голос собачник. – Народ сидит, переживает.

– И беседа cтала походить на допрос, – заметила тетка.

Ты наклонилась и горячо дыша квашеной капустой зашептала мне в ухо:

– Сейчас он про куклу скажет.

Доктор достал из кармана платок, тщательно вытер губы. Собачник терпеливо ждал. Доктор засунул платок в карман и принялся доедать картофель.

– Таким образом вы, может быть, покрываете убийцу, – сказал собачник. – А это уже статья.

– Невидимый он, – встряла в разговор одна старуха.

– И пройдет, где хочет, и утащит кого надо, – сказала другая.

– Если со́лью порог посыпать, то не пройдет, – отозвалась третья. – Потопчется, животом заурчит и до утра уснет.

– Кто же это? – Я не узнал свой осипший от страха голос.

Старухи посмотрели на меня с превосходством.

– Понятно кто – Нетрись, – сказала первая.

И старухи согласно закивали платками в мелкий кукольный цветочек.

Эти слова, казалось, рассмешили доктора. Над столом блеснул его серебряный зуб.

Нелепости разговору добавил маринованный опенок, который Камиль Култаев уронил в обувную коробку и теперь возил в ней вилкой, пытаясь его достать.

Опенок и история про Нетрись всех успокоили.

Старухи затянули: «Здесь, под небом чужим, я, как гость нежеланный». Эту песню нам с Юркой заводила Маргаритка. Тогда больше всего мне понравилась сама пластинка. С мутного самодельного кружка, который когда-то был рентгеновским снимком, на меня глядел настоящий череп. Может быть поэтому, я не удивился, когда на поминках запели про чужое небо. Ленка, дядя Гоша, моя мать – все заканчивалось, и начиналось что-то другое.

Твой отец, будто нечаянно, коснулся пальцев моей тетки. Она нахмурилась, и он положил руку рядом.

– Ну взял за руку и взял, – сказала ты, когда мы вышли во двор. – Чего маленький совсем? Не видишь, что твоя тетка в моего отца втрескалась? Вот куда она сейчас его поволокла? А?

– Это он ее поволок, – сказал я. – И сама ты втрескалась.

– Она с фабрики все время нам домой звонит: «Илью Андреевича позовите пожалуйста. Фи-фи-фи-сю-сю-сю…» А сама старше папы на семь с половиной лет. Она старая как наша яблоня!

– Сама ты старая, а отец твой…

– Кто?