Элис Сиболд - Милые кости [litres]

– Позавтракаете? – предложила она.

– Богиня! – воскликнула Рут.

Руана улыбнулась:

– Ешьте, сколько душе угодно, и одевайтесь. Можем поехать все вместе.

Поглядев на Рэя, Рут ответила:

– Вообще-то, у меня намечены кое-какие дела – я к вам попозже загляну.

Хэл привез барабаны, отрегулированные по высоте для моего брата. У них с бабушкой Линн было на этот счет полное единодушие: хотя до тринадцатилетия Бакли оставалась еще пара недель, он просто не находил себе места.

Сэмюел не поехал с Линдси и Бакли встречать моих родителей из больницы. Для них возвращение домой обещало быть вдвойне знаменательным. Моя мама неотлучно сидела с отцом двое суток. За это время мир изменился – и для них, и для всей нашей семьи. Более того, теперь я видела, что перемены на этом не закончатся. Невзирая ни на что.

– Знаю, еще рановато, – сказала бабушка Линн. – Но тем не менее: что будете пить, мальчики?

– Вроде бы нам обещали шампанское, – отозвался Сэмюел.

– Это позже, – возразила бабушка. – А пока могу предложить аперитив.

– Я пас, – сказал Сэмюел. – Хочу дождаться Линдси.

– А ты, Хэл?

– Нет, мне еще сегодня учить Бака стучать на ударных.

Бабушка Линн сильно сомневалась, что все знаменитые джазисты были трезвенниками, но спорить не стала.

– Что ж, тогда насладимся искристой водичкой со льдом.

Она вернулась на кухню. После смерти я прикипела к ней сильнее, чем могла себе представить в земной жизни. Не поручусь, что в тот момент она решила завязать с выпивкой; но теперь до меня дошло, что привычка заглядывать в рюмку составляла одну из черточек ее удивительного характера. По мне, если эта слабость была самым большим ее грехом, то и на здоровье.

Бабушка Линн достала из морозильника формочки со льдом и над раковиной извлекла кубики. Ровно семь штук в каждый бокал. Повернув кран, она немного выждала, чтобы вода стала как можно холоднее. Ее Абигайль вот-вот вернется домой. Ее сумасбродная Абигайль, ее любимица.

Но пока, глядя в окно, она могла поклясться, что возле дворовой крепости Бакли сидит девушка, одетая по моде ее юности, и смотрит на нее в упор. В следующее мгновение девушка исчезла. Бабушка тряхнула головой. Наверно, почудилось от переутомления. Лучше об этом помалкивать.

Когда папина машина свернула на подъездную аллею, у меня возникло сомнение: этого ли я ждала – чтобы моя семья направилась домой, а не ко мне? Чтобы все радовались друг другу в мое отсутствие?

При свете дня мой папа стал как-то ниже ростом и тоньше в кости, но его глаза светились благодарностью, чего не случалось многие годы.

А мама с каждой минутой подходила к мысли о том, что, возможно, она все-таки приживется дома.

Все четверо, как по команде, вышли из машины. Бакли, выбравшись с заднего сиденья, бросился к моему отцу: тот мог бы обойтись без посторонней помощи, но Бакли, видно, хотел оградить его от мамы. Линдси, привыкшая все держать под контролем, следила за ним поверх капота. Она несла ответственность за семью – так же, как мой брат; так же, как мой отец. Повернув голову, она встретила мамин взгляд, устремленный на нее сквозь букет желтых нарциссов.

– Что-то не так? – спросила Линдси.

– Ты – копия папиной матери, – ответила моя мама.

– Не забыть бы сумки, – сказала в ответ моя сестра.

Они вдвоем подошли к багажнику, а Бакли повел папу к крыльцу.

Линдси уставилась в темное чрево багажника. У нее был один-единственный вопрос:

– Ты снова его бросишь?

– Я сделаю все, чтобы этого не произошло, – выговорила моя мама, – но обещать не могу.

Линдси медленно подняла голову и встретила ее вызывающий взгляд; точно такой же вызов был и в глазах повзрослевшей до срока девочки, чья жизнь потекла быстрее с того дня, когда полицейские объявили, что на земле слишком много крови, а значит, дочери/ сестры/ребенка нет в живых.

– Мне все про тебя известно.

– Хорошо, что предупредила.

Моя сестра достала из багажника сумку.

Вдруг они услышали радостный вопль. На крыльцо выскочил Бакли.

– Линдси! – Его серьезность как рукой сняло: это был жизнерадостный пухлый ребенок. – Иди посмотри, что мне привез Хэл!

Бакли ударил в барабан. И сразу, не останавливаясь, – еще, еще и еще. Через пять минут этой какофонии один лишь Хэл сохранял способность улыбаться. А все остальные заглянули в ближайшее будущее: там их ждал несмолкаемый грохот.

– Не пора ли освоить щеточки? – предложила бабушка Линн.

Хэл не возражал.