Владимир Шапко - Семь повестей о любви

Несколько раз Надька приходила к Недобеге. Молчком садилась в прихожей на табуретку. Подминала под табуретку ножки. Молодое, но спекшееся на огороде личико её было изрезано тонкими морщинками.

– Что, опять гонял? – спрашивал Роберт Иванович, оторвавшись от своей работы.

– А вы будто не слышали! – обижалась Надька.

– Так ведь не пьёт. Вроде трезвый. Зачем это ему?

– Ревнует, – вздыхала Надька.

– К кому?!

– Ко всем. И к вам тоже.

Ну, уж это! Роберт Иванович не находил слов.

Надька просила посодействовать, повлиять на мужа.

– Вы, Роберт Иванович, такой умный. Холостой. (Однако довод!) Он вас послушает.

Роберт Иванович даже краснел от слов Надьки, но всё же отказывался. Чужая семья, знаете ли, потёмки. Советовал обратиться к Гальянову, участковому.

Иногда, идя утром к калитке, Роберт Иванович спиной чувствовал, как на него пристально смотрит Ломтев. Из своего двора. Роберт Иванович оборачивался, здоровался, продолжая спотыкаться. Ломтев ни слова в ответ, ни кивка. Стоял сутулый, сильный, исподлобья смотрел. Одной рукой, не глядя, как индеец томагавк, швырял топор. И топор врезался в столб сарая. Роберт Иванович покрывался потом. Однако на улице быстро записывал: «Какая небывалая мощь русского промысловика-охотника! Сколько удали и широты! Какая точная траектория полёта топора! Небывалое дело!» А Ломтев сгребал своими клешнями дрова в беремя и нёс их в сарай.

Всё менялось, когда он приходил в заготконтору за деньгами за квартиру. Он шёл по коридору второго этажа и заглядывал почти во все комнаты. Как ученик, выгнанный из класса. Что он хотел увидеть в кабинетах потребсоюза – было непонятно. Он просто заносил свое лошадиное лицо за дверь – и выносил обратно в коридор. Как большой муляж, как неживой экспонат, который должны увидеть все.

В бухгалтерии у Недобеги он вдруг оскаливался в улыбке:

– Здравствуйте, Роберт Иванович!

От неожиданности Роберт Иванович вскакивал и замирал, но Ломтев опускал крупные свои глаза и уводил их за дверь. Он был смурнее самого Роберта Ивановича! В этом Дарья была уверена точно!

Он выглянул как-то из-за угла своей половины дома и сказал Роберту Ивановичу, который сидел с Валеркой на крыльце:

– Ремнём его, афериста! Ремнём! – И захохотал. Но исчез. Как будто был кем-то удёрнут за дом.

Тем не менее Валерка мог ходить к Роберту Ивановичу когда захочет – Ломтев разрешал. Но стоило только Роберту Ивановичу появиться в своем дворе одному, да ещё если Надька раком над грядками ходила – Ломтев сразу темнел лицом. Сжимал в руке топор или вилы. Роберт Иванович торопился поскорее выскользнуть за калитку.

Ну а бесстрашный Валерка однажды побывал у Роберта Ивановича даже в бухгалтерии. Роберт Иванович привёл его, чтобы показать всем как чудо-ребёнка, как вундеркинда. Посаженный на стул, Валерка сразу же застрекотал на громадной электрической «Оптиме». Пальчики-крючочки его быстро стукали клавишки. Ни один пальчик не цеплял соседние буковки. Это был профессионал. Дарья в изумлении привстала. «Оптима» гремела в бухгалтерии как кононовская таратайка на дороге! Роберт Иванович с гордостью смотрел на ученика.

Однако в библиотеке Валерке не понравилось. Валерка держал Роберта Ивановича за руку и на Нину Ивановну не смотрел. А та присела к нему и во все глаза разглядывала. Как будто это был нежданный-негаданный «подарок» Роберта Ивановича. Привезённый от другой жены. И папаша стоял рядом с сыном и смущался. Дескать, вот: пришлось привезти, показать. Куда его ж его теперь, афериста?..

Роберт Иванович сидел в библиотеке. Читал подсунутый Ниной Ивановной литературный журнал. С новинкой. Был хмур, недоволен. Иногда громко хмыкал и крутил у виска рукой: дурдом!

Нина Ивановна старалась не шуметь, мягко ходила возле библиотечной стойки, перекладывала на стеллажах книги по алфавиту.

Он повернул от настольной лампы свою чёрную щеку: «Вот, послушайте, что пишет ваш хвалёный автор! «По дну ходили щуки. Закамуфлированные, как солдаты». А? Как могут щуки быть солдатами? Да ещё закамуфлированными? Щуки плавают как палки! Как брёвна, в конце концов! Да просто плавают, и всё!» Он снова отворачивался к лампе. Он словно заглатывал её всю.

«Или вот: «Сосны стояли по горе как прихожане в храме». А?» Тёмная щека его даже потрясывалась от возмущения. «И такое на каждом шагу! Нет, читать это невозможно! И вы такое рекомендуете читателям. Странно!» Он отбросил журнал. Отвернулся, забарабанил пальцами по столу. Волоски на его макушке жарились в свете лампы. Наверное, как и его мысли.