Виллем Херманс - Больше никогда не спать

Я переплыл озеро туда и обратно, Брандель тоже. Потом, когда мы уже давно оделись, Брандель спросил:

— Ну как? Смотрел вниз? Видел дно?

Посмотреть на дно я забыл.

Как в страшном сне, я сказал себе тогда: «Собственно, ты, кажется, не очень-то подходишь для этой профессии. Ты стараешься, ты виртуозно сдаёшь экзамены, очертя голову бросаешься в ледяную воду, но всегда забываешь о самом главном».

Может быть, мне было бы лучше провалиться на экзаменах в первый же год. А теперь похоже, что я превратился в жертву собственной виртуозности.

Но что же мне тогда было делать? Всё-таки стать флейтистом? Как я это проверю? Вернуться в исходную точку невозможно. Эксперимент, который нельзя повторить — это не эксперимент. Никто не в состоянии экспериментировать с жизнью. Никто не должен упрекать себя за то, что живёт вслепую.

На все вопросы (как вообще прошла поездка? Сделал ли я какие-нибудь интересные наблюдения?) я отвечаю «Да-да» или «Всё нормально».

— Ах, мама, — говорит в конце концов Ева, — подари их ему прямо сейчас, он такой грустный.

Мать встаёт, подходит к дубовому шкафу, где она хранит свои газетные вырезки, и возвращается с небольшой упаковкой. Лапочка! Конечно же, она на всякий случай купила мне новые часы!

— Ты догадалась, что в мои часы попадёт вода? — спрашиваю я.

— Нет, — говорит она, пока я разворачиваю подарок, — это не часы.

Это маленькая коробочка, обтянутая синим бархатом. В ней лежат запонки. Стебельки — золотые, а сами запонки похожи на необработанные камни.

— Знаешь, что это такое?

Я внимательно разглядываю запонки. Никогда ещё не видел таких камней. Они необыкновенно тяжёлые. Если я не ошибаюсь, это две половинки одного и того же камня.

— Такой эксперт, как ты, должен сразу догадаться! — говорит Ева.

— Кусочек руды, — бормочу я, раздражаясь оттого, что не могу сказать ничего точнее. — Кусочек руды, распиленный на две половинки. Смотри, края совпадают.

Срезы тщательно отполированы и блестят, как сталь. Я демонстрирую, что края двух камней действительно совпадают.

— Помнишь, Альфред, — говорит мать, — помнишь, когда ты был маленький? Ты так хотел метеорит, упавший с неба камень. Я никогда тебе об этом не рассказывала, но твой отец и в самом деле купил тогда метеорит тебе на день рождения. Всё это время я хранила его здесь, но никому об этом не говорила. Я не хотела дарить его сама, потому что это был подарок отца, а не мой. А потом я вдруг подумала, что из него можно было бы сделать пару запонок и подарить их тебе на защиту. Я уверена, что твой отец был бы согласен. И я думаю, что он не увидел бы ничего плохого в том, что ты получаешь их уже сейчас.

— Это дар небес, Альфред, — говорит Ева, — настоящий дар небес.

В беспомощности я смотрю на неё. Она не виновата. Она просто глупая. Небеса. Что значит — небеса? Она не сможет ответить ничего внятного, если я спрошу, как она их себе представляет.

Я смотрю и на мать. Я никогда не смогу объяснить ей, почему мне так грустно. Она гордится мной. И, честно говоря, никто из моего окружения не требует от меня ничего такого, чего бы не хотел я сам. В каждой руке я держу по запонке, на каждой запонке — по полметеорита. Вместе — целый метеорит. И никаких свидетельств в пользу той гипотезы, что я должен был доказать.

Гронинген, сентябрь 62 — сентябрь 65.

Имеется в виду Джейн Мэнсфилд, американская киноактриса с очень большой и очень известной в своё время грудью. — Прим. автора .

«На память об одной жаркой ночи во Французской Западной Африке» (фр.).

Чёрный фрак, мантии, свиток метровой длины и т. д. действительно являются непременными атрибутами защиты диссертации в Нидерландах, а не маниакальным бредом главного героя. — Прим. перев .