Владимир Шапко - У подножия необъятного мира [Хроника деревенского городка] [litres]

Да-а, дядя Фаня, вот ведь как получилось… «Ты чего, Шато-ка?! Белычика невкусный? На ещё один! Бесплатно!» Не было б вас в тот день на базаре – и Санька остался бы Санькой… Шаток отдавал бесплатного петушка невесть откуда прилетевшему Валерке Мухе – родному брату бедняги Саньки – и шёл с Мухой, приобняв его: да-а, дядя Фаня…

На базар входил Колотузов. Как из лесу человек вышел: холсты вязанкой дров на спине горбатятся. Пеньковая верёвка с узлом – как у ишака внизу. Но не останавливался, не отдыхал, тащился тяжело к Культтовару – там сбрасывал вязанку. Прямо на землю. Пот отирал платком. (Вот оно – наше искусство!) Налившись кровью, лез Культтовару под крыльцо. За специальным голышом. Вбив им гвозди в бревна стены, начинал развеску.

Прибегал верный друг Меньшов – помогая, потирал руки, как перед обедом. Но картины Колотузова в большинстве своём были как супы и кашки вегетарианца – размазанные, абстрактные. То ли гуси, то ли лебеди в озере плавают. То ли красавицы писаные с арфами в камышах поют, то ли ружейные охотники уток высматривают… Правда, иногда и Колотузов баловал зрителя. Бывали у него картины осязаемые, выпуклые, как бараньи вырезки – смачные. Это были Полотна. Многоплановые, с глубокой перспективой, со смачно же выписанными деталями. Вот как сегодня – сбежавшийся народ зрит на большой картине озеро. Два красноносых лебедя плавают на манер двух хорошо раскуренных и клубящих папирос. («Это белы лебеди изображённые», – с готовностью объясняет глухому старику Валерка Муха, большой знаток колотузовской живописи.) На противоположном берегу в развешанных бреднях, как в гамаках, две женщины. В одних комбинациях они, бараноокие, со струящимися по спинам волосами. («Это красавицы писаные!» – кричит Валерка в ухо старику.) На головах у них венки цветут, а губы – как вагранки. От этого они обе – Розы Любви. У одной под мышкой бандура какая-то, она тренькает на ней и поёт. («Арию поёт, – поясняет старику Валерка, – потому что рот набок скосила, значит – ария».) Вторая в ладонях держит голубя с письмецом в клюве. Наверняка любовным. Вытянула губы дудкой, что-то говорит. («На словах чтоб ещё передал. Голубь. Полюбовнику».) А вдалеке, как бы на самом краю земли, замок запрокинулся, за небо башнями зацепился; деревья перед ним по склону, впереди барашки пасутся. И из главной башни голова усатого мужчины торчит. Больше самой башни. (Вопреки законам перспективы, все габариты мужчины Колотузовым сохранены полностью.) Это главный герой картины. Тоже красавец писаный – волосы у него от самых бровей назад бараньей шкурой закинуты. («Герцог». – «Ась?» – «Герцо-ог!» – орёт в бестолковое ухо Валерка. Поворачивается к картине спиной, быстро переламывается книзу и, просунув голову меж ног, смотрит полотно. Вверх ногами. Предлагает Шатку так смотреть. Шаток отказывается.) Вокруг герцога голубочки с письмами летают. Целая стая. Как на дубровник, садятся прямо на усы, лезут в ушную раковину – будто в артезианский колодец. А герцог точит один ус на красоток и как бы думает со сладострастием: «Вы расцветайте, расцветайте, красавицы мои! Я подожду, я терпеливый, своего часу дождусь. А опосля уж подкошу так подкошу вас. М-муххх, чертовки!» А красавицы-то и не ожидают такого коварства со стороны герцога, знай поют и расцветают над камышами…

Да-а, жизненная картина, чего тут говорить! Народ одобрительно галдел, как бы облегчался после перенесённого напряжения: картина понравилась.

Колотузов пятился к зрителям, хватался за что-то внизу живота, спелой помидорой выпячивал губы. Словно бы глазом зрителя, рядового зрителя смотрел на своё полотно. В длинной «польке», подчёркнутой ножницами у самых плеч – художник натуральный. Рядом приседал со зрительным кулаком Меньшов, болтал восторженной головой, глаза закатывал: бар-ранина! Слов нет! Колотузов ещё дальше отстранял голову, на другую сторону «польку» рассыпал… Нет, с какого глазу ни посмотри – всё едино: отличная живопись! Даже вон, как этот малец, просунь башку меж ног своих, вверх тормашкой смотри – всё тот же результат! Не-ет, талант – он всегда талант. Он пробьёт. Всегда. И ничего с ним не поделаешь. Никуда не засунешь…

Колотузов хлопал по остро торчащей Валеркиной заднюшке. «Нравится?» – «Ещё как! Ещё как! – сразу выныривал из раскорячек Валерка. Красненький, покачиваясь, восторженно тараторил: – Как в сказке, как в сказке, дяденька Колотузов! Все плыву-ут, плыву-ут куда-то. Как зимфиры, как зимфиры! А вы попробуйте, попробуйте, дяденька Колотузов, посмотрите, просуньте, просуньте голову так – сразу увидите!»