Самид Агаев - Правила одиночества

Ислам подозвал официанта и заказал шашлык из осетрины и бутылку белого вина.

Выйдя из ресторана, он взял такси и отправился в Дарнагюль [36]. У ворот ПТУ, открытых настежь, стоял плохо одетый мужчина – то ли охранник, то ли просто бездельник. Он поздоровался, вопросительно глядя на Ислама.

– Я здесь когда-то учился, – сказал Ислам. Мужчина покачал головой:

– Давно, наверное, это было. – Он говорил с гянджинским акцентом.

– Давно, – подтвердил Караев.

Училище было занято беженцами из Шуши – этот город был оккупирован армянами. Общежитие, учебные корпуса – везде жили люди. На волейбольной площадке были натянуты веревки, на них висело постиранное белье. Ислам прошелся немного по территории, с грустью глядя на современные когда-то здания. Теперь они представляли жалкое зрелище: почерневшие окна, облупившиеся, отсыревшие стены. В производственных мастерских размещался автосервис. Футбольное поле почему-то было заасфальтировано.

В воротах Ислам оглянулся: на плацу перед главным учебным корпусом он увидел шеренги учеников. Утреннее построение, предшествующее началу занятий, ребят из своей группы, мастера Добродеева, коротышку директора на ступеньках и нависающего над ним еврея-завуча, который говорил по-азербайджански, коверкая слова: «Зарафат, зарафат, сонра хэстэ!» (что означало «шутка, шутка» – потом «больной», в смысле – шутки до добра не доводят.) Всю эту картину заливало яркое утреннее солнце.

Вернувшись в Москву, Ислам сразу позвонил Сенину, но того не оказалось дома. Ислам представился и спросил, где он.

– Вы знаете, я сама уже начинаю беспокоиться, – голос жены звучал встревоженно. Он отпросился на встречу с друзьями: баня, там, посиделки с гитарой – у него круг друзей все больше из комсомольской юности. Я, собственно, привыкла: он уходил в баню, а возвращался через сутки. В этот раз он халтуру взял на выходные: какой-то монтаж-демонтаж оборудования. Но его нет уже несколько дней! Если завтра не появится, пойду в милицию. А вы, если что-то узнаете, сообщите мне, пожалуйста.

Ислам обещал. Халтура на выходные с большой долей вероятности могла означать, что Сенин был у Нины. Значит, поиски надо было начинать оттуда. Телефона ее Ислам не знал. Но зрительная память у него была хорошая. Вечером Ислам сел в «тальбо» и отправился на «Белорусскую».

Дом он нашел без труда, поднялся на третий этаж, позвонил. Нина открыла дверь, не спрашивая «кто там?» – по деревенской привычке.

– Здравствуйте, вы меня помните?

– Ну как же не помнить – директор рынка! Заходите.

– Да я, собственно, на минуту, спросить кое-что.

– Все равно заходите – не здесь же разговаривать! Соседи уже к глазкам прилипли, зачем мы будем им удовольствие доставлять? Заходите. Я вас чайком угощу с земляничным вареньем. Сама собирала.

– Чаю, да еще с земляничным вареньем, я бы выпил с удовольствием. Но у меня нет времени.

– Да я только что чаевничать собралась, все готово. Много времени это не займет.

Нина была из тех людей, которым лучше уступить, чем объяснить, почему ты не можешь этого сделать. Ислам прошел в комнату. Нина принесла чай и поставила перед гостем розетку и вазу с вареньем.

– Накладывайте.

Ислам кивнул и положил себе две ложки.

– Да больше накладывайте!

Ислам положил еще одну.

– Пробуйте.

Ислам поднес ложку ко рту:

– Изумительно!

– Да, сама собирала, сама варила! – Похвала была ей приятна. – Ну, а как вы, как идет торговля?

– Никак не идет – рынок закрыли власти.

– Это они могут. Уж что-что, а закрывать они горазды!

– Я ищу Сенина, – сказал Ислам, – позвонил ему домой, а жена говорит, что он уже неделю отсутствует. Я подумал: может быть, вы знаете?

– Понятия не имею. Я его не видела с тех пор, как вы были у меня.

– Где же он может быть?

– А кто его знает!

– Жена встревожена, в милицию хочет обращаться. А вас это не беспокоит?

– Абсолютно нет! Это раньше я бесилась, с ума сходила, а потом пару раз поймала его на табелировании – и успокоилась раз и навсегда. Бабенку, наверное, новую подцепил – там и прохлаждается. Жена ведь его знает про меня. И наш Шурик, как Ленин: жене говорит, что он у любовницы, а любовнице – что у жены, а сам шасть – и налево. Да пропади он пропадом – даже бровью не поведу! Вам-то он зачем?

– У нас с ним общие дела. Если объявится – пусть позвонит, или вы позвоните, если вас это не затруднит.

– Хорошо, мне не трудно, я позвоню.