Самид Агаев - Правила одиночества

– Почему он уехал? Как, каким образом?

Рена тяжело вздохнула, покачала головой.

– Как объяснить? Сказать, что что-нибудь особенное случилось? Нет. Мучился он в последнее время: работы нет, картины никто не покупает, выставляться нет возможности. Уже сколько лет живем на одну мою зарплату! Даже не это главное, а морально тяжело ему. Многие люди его круга уехали – он все время жаловался, что Баку стал другим. Унесенные ветром.

– Что? – удивился Ислам.

Рена печально усмехнулась:

– У Маргарет Митчелл, в ее знаменитом романе, есть такие слова: «Это была цивилизация, унесенная ветром». Мамед перелистывал эту книгу и наткнулся на них, и все время их повторял. С бакинцами случилось то же самое. Многонациональный, пестрый клубок горожан – кого только не было в нашем городе! Баку был разноцветным городом, а сейчас он почернел. Это тоже слова Мамеда – он как художник все сводил к палитре цветов. Он жаловался, что ему физически плохо, когда он видит толпу в черных одеждах. Баку заполонили еразы [28]– беженцы из Армении, в основном деревенские жители, их субкультура вытесняет сейчас утонченную бакинскую ментальность, традиции. Он не мог с этим смириться. Что характерно: из армянских беженцев мало кто поехал в Армению – все подались в Россию, в Америку. А наши все здесь. Те, кому не удалось осесть в Баку, живут в палаточных городках в степи, в жутких условиях: земля там кишит ядовитыми змеями, нет элементарных удобств, нехватка воды.

– Картина безрадостная, – сказал Ислам.

– Да уж, радоваться нечему.

– А что дальше? – спросил Ислам. – Он уехал, вы остались здесь. Давно он в Германии?

– Второй год пошел.

– Это называется: как устроюсь – напишу. Пишет?

– Да, просит, чтобы мы к нему приехали, продали квартиру.

– Он устроился? Работает? Получил вид на жительство?

– Его только что выпустили из лагеря – не знаю, как он называется. Платят пособие.

– Это рискованно: ехать сейчас туда с детьми, жить на птичьих правах.

– Я понимаю, а что делать? Это мой долг: быть рядом со своим мужем.

На это Исламу возразить было нечего.

– Ну а ты как в Москве живешь, чем занимаешься? Там сейчас тоже несладко: скинхеды, фашисты.

– Всего хватает. У меня бизнес, рынок держу.

– Прибыльный?

– Был прибыльный. Недавно погром устроили – пришлось закрыть. Сейчас занимаюсь новым проектом.

Рена сокрушенно покачала головой.

– Нигде жизни не стало: ни на родине, ни на чужбине. А семья где? Там, с тобой?

– У меня нет семьи. Я не женат.

– Как не женат? До сих пор родственники не женили?

Ислам пожал плечами.

– В Ленкорань ездил?

– Нет. После смерти мамы дом стоит пустой. С сестрой, с братьями я не общаюсь. Мне они звонят, только когда у них проблемы, в основном – финансовые. А так никто меня не ищет, ну и я, соответственно, не напоминаю о себе, чтобы они не чувствовали неловкость из-за невозвращенных долгов.

– Ты всегда так за людей думаешь?

– Как так?

– Хорошо. Почему ты решил, что они неловкость будут чувствовать? Наоборот, обрадуются тебе и еще в долг возьмут. – Рена улыбнулась и ненадолго задумалась, – слушай, я ничего не обещаю, но попробую. Здесь рядом живет девушка хорошая, красивая, я тебя с ней познакомлю, хочешь?

– У меня с девушками нет проблем.

– Это смотря с какими девушками. Тебе нужна наша девушка, азербайджанка, а потом будет поздно, ты и так уже припозднился. Сколько ты здесь будешь?

– Рассчитывал неделю, теперь не знаю. Думал: с Мамедом время проведу, поживу у вас на даче.

– Дачи уже нет, он ее продал, за бесценок, на вырученные деньги купил тур и уехал. Так как насчет знакомства? Соглашайся, тебя это ни к чему не обязывает.

– Мне как-то неловко. Я не готов к такому повороту дел.

– К этому мужчины никогда не бывают готовы, но ты что, всю жизнь собираешься быть холостяком?

– Вообще-то нет.

– А ведь ты уже давно не мальчик!

Ислам вздохнул, с этим трудно было поспорить.

– Женишься, увезешь ее в Москву, она будет счастлива.

– С этим как раз не все гладко – я же совершенно не устроен, квартиру снимаю. Человек без корней. Да из Москвы-то, скорее, уезжать пора.

– Не преувеличивай. Вот как раз и пустишь корни. Ты где остановился?

– В старом «Интуристе».

– Живи здесь, зачем тебе деньги тратить?

– Мне там удобно, не беспокойся. Ислам поднялся, стал прощаться.

– Ты заходи к нам, хорошо?

– Если не уеду.

На улице было тихо и безветренно. «Даже климат изменился», – с раздражением подумал Ислам. Ставшие нарицательными бешеные бакинские ветра, задиравшие на женщинах платья, случались все реже. Неторопливо спустился к метро, постоял в раздумье, с грустью глядя на снующих вокруг людей, тяжело вздохнул и поплелся в гостиницу. В Москве он бы сейчас обязательно напился: настроение было самое подходящее. Но с собой у него ничего не было, а пить местные напитки он не рисковал – не любил двадцатиградусную водку и коньячный спирт, выдаваемый за выдержанный коньяк. Вернувшись в номер, Ислам заказал коридорной чаю, расположился в кресле напротив открытой балконной двери и, глядя на мигающую огнями Бакинскую бухту, провел вечер в воспоминаниях. Он не утруждал себя хронологией: сцены из армейской жизни всплывали в памяти ассоциативно. Вот картина со стихотворным началом: ночь, каптерка, фонарь за окном.