Юрий Салов - Гонки по лабиринту

− А что − все? - спросил Андрей.

− Белов хотел опубликовать эти материалы. Лена хотела их использовать для шантажа, уже находясь в России.

- Это все твои домыслы, - пробормотала Елена.

- Почему Лена тогда просто не уехала? - Спросил Андрей. - Это было бы достаточно легко.

Он сидел в луже света, который лампа отбрасывала через его плечо, и смотрел на Федорова, смотревшего на него из середины комнаты, человека, который жил и зарабатывал на жизнь совершенно вне приемлемых правил поведения в обществе. Он действовал в моральной зоне свободного огня, и во многих отношениях он был лишь более примитивной версией Бориса Пительникова.

- Какого черта ты пытаешься сделать? - Бросил вызов Федоров. - Ты думаешь, что сможешь сидеть здесь и разбираться во всем этом? Думаешь, ты что-то здесь придумаешь? - Он поднял глаза к потолку и покачал головой, словно не мог поверить в происходящее. Затем он опустил голову и указал пустым стаканом на Андрея. - Помнишь, я говорил, что Пительников - это человек, которому приходится лгать, чтобы сохранить самоуважение? О своем эгоцентричном горе по поводу того, что он, бывший сотрудник ГРУ, не может влиять на все это дерьмо? Я начинаю сомневаться, что ты не из того же теста. Ты же не можешь выкинуть эту чертову женщину из головы, правда?

- Перестань Дима, - только и сказала Елена.

Андрей поднял конверт.

- Спасибо, - сказал он, вставая. - Спасибо, что пришли, принесли фотографии и рассказали мне.

Федоров стоял как вкопанный посреди комнаты, все это было неожиданно прервано, вежливое предложение Андрея, что ему пора уходить, было гораздо худшим оскорблением, чем если бы Шальнев ударил его. Он одарил Андрея улыбкой, которая на самом деле была вовсе не улыбкой, а чем-то, что делало его лицо таким, чтобы гнев не брал над ним верх.

- Ты чертовски глупый дурак, Андрюха, - сказал он тоном, который должен был сойти за спокойный, но в котором чувствовалась хрипотца, выдававшая напряженное горло. Он посмотрел на Елену и, вероятно, в момент колоссального самообладания сумел не сказать, о чем он думает.

***

Дмитрий выбежал из дома, и ни Андрей, ни Елена не двинулись с места, чтобы последовать за ним. Шальнев посмотрел на конверт из плотной бумаги, лежавший на диване, и скинул его на пол. Он чувствовал себя слишком онемевшим и старался не обращать внимания на подступающую тошноту.

- Мне очень жаль... - сказала Елена. - Я не... - она остановилась, казалось, от тщетности возможности сказать что-нибудь осмысленное. Она не стала продолжать, но протянула руку и выключила лампу, которую Андрей включил между ними, и они мгновенно погрузились в мягкий топазовый свет других ламп. Вздохнув, она откинула голову на спинку стула.

- Весь дом регулярно подметают, не так ли, Лена? - спросил Андрей, намекая на подслушивающие устройства. - Не только в этой спальне, но и во всем доме.

Она ничего не сказала, но сидела, словно окутанная мрачным молчанием старых и знакомых разочарований, неудач, которых уже нельзя было избежать с помощью нового энтузиазма и энергичного отрицания, но которые, в конечном счете, должны были быть встречены как пустое разочарование в том, что наконец стало историей ее жизни.

- Я не понимал ... - задумчиво проговорил Андрей, - до какой степени ваши жизни стали взаимозависимыми, вы трое, пока Дмитрий не сказал тогда о Пительникове.

- Но не из уважения.

- Нет, просто потому, что это был бы плохой бизнес.

- Очевидно, Дмитрий говорил так, - сказала Елена.

- Возможно.

- Мы уже давно распутываемся, - сказала она. - Каждый из нас по-своему своеобразен. Мы как раз подходим к концу. Это продолжается слишком долго, мы трое. Это сложно ... черт, мы тоже этого не понимаем.

Андрей не хотел этого слышать. Он не хотел слушать ничего исповедального, не хотел знать об этом. Он только хотел сосредоточиться на том, чтобы выбраться из ДНР вместе с Леной Муравьевой, если Лена Муравьева захочет уехать.

- Как давно ты знала, что Пительников работал в разведке?

- Годы, - сказала она. - С самого начала Борис много делился со мной. Не настоящий интеллект, а просто реальность его работы, эксцентричность того, как он должен был жить. Я думаю, он сделал это потому, что ему становилось все труднее вести двойную жизнь. Он больше не хотел выдумывать и половины того,чем был. Таким образом, дом стал убежищем.

- А как же Дмитрий и Борис?

- Они были большими друзьями, близкими друзьями...и врагами ... задолго до того, как я появилась здесь. - Она выпрямилась в кресле. - Мне нужно выпить. А как насчет тебя?