Давид Маркиш - В тени Большого камня [Роман]

— Как зачем? — не выдержал смирный Гульмамад. — Как это зачем, дорогой Кудайназар? А продолжение рода! Твои дети — это ты сам, только разрезанный на кусочки. Бог создал женщину, чтобы она рожала нам детей. Без этого она даже не женщина, а просто кусок горячего мяса.

— Сначала она кусок горячего мяса, и это очень хорошо и приятно, — внес ясность Телеген. — А потом у нее растет брюхо, и она тогда становится женщиной. Это тоже хорошо.

— Продолжение рода! — усмехнулся Кудайназар. — Какого это такого рода? У меня есть род или у тебя, Гульмамад? Ты — сам по себе, а другой человек, хоть он тебе и сын, — тоже сам по себе. А внуки и дети внуков — те о тебе, может, даже ничего и не слыхали. Род! Вон у Абдильды детей, может, штук двадцать — а где они, куда пошли? Он и сам не знает.

— Один живет в Гульче, — мягко поправил Абдильда. — Он, говорят, взял в жены узбечку.

— Если меня завтра застрелит урусский Иуда, как Керима, а Кадам с Каменкуль пропадут, — с горечью продолжал Кудайназар, — что от этого в мире изменится? Трава не будет расти? Ледник растает?

— Если у тебя будет много детей, они за тебя отомстят, — сказал Абдильда и с опаской покосился на Иуду, слушавшего внимательно.

— Ну, и дальше что? — сказал Кудайназар. — Да и не надо мне, чтоб за меня мстили, если меня зарежут, как барана над тазиком. Я сам за себя хочу стоять и сам себе хочу смерть выбрать… А за тебя, Абдильда, твой сын из Гульчи, что ли, мстить приедет?

— Не приедет он, — решил Телеген. — Оттуда езды, считай, четыре дня.

— А у тебя сколько детей, начальник? — полюбопытствовал смирный Гульмамад. — Один, два? Много?

— Нет у меня детей, — сказал Иуда. — Не успел еще. И жены нет.

— Урусы больше одной жены не покупают, — со знанием дела сказал Абдильда. — Урусы в городах живут, у них баранов мало, а одна картошка. Вторую жену трудно прокормить. Верно говорю, начальник?

— Да я не русский, я — еврей, — сказал Иуда и удивился — зачем он им это сказал.

— А, — вежливо откликнулся на эту новость Абдильда.

Он что-то слышал в своей жизни о евреях, но сейчас не мог припомнить, что именно. На прочих Иудино сообщение никак не подействовало; они смирно сидели, переваривая жирную пищу.

Иуда оглядел каждого из них в отдельности даже с некоторым вызовом: он не привык к тому, чтобы люди вообще никак не реагировали на то, что один среди них — еврей. Одни в таком случае радуются неизвестно чему — «Да что вы говорите?! Вот эт-то здорово!» — как будто еврейский человек свалился в их круг прямо с луны, где он питался камнями и размножался делением, — но таких меньшинство. Другие делают вид, что ничего, в сущности, не произошло — ну, еврей, так и еврей, случается такое, а бывает и хуже, правда нечасто. А есть еще и третьи — те смотрят на тебя с вызовом, с волчьей злобой — как будто бы ты виноват в том, что дети у них неудачные, и жены им изменяют, и еще что-то не клеится в их жизни. Есть и четвертые, и шестые… Но здесь, в алтын-киикской кибитке, люди довольно переваривали пищу, словно бы еврейское происхождение Иуды Губельмана, русского начальника, их вовсе не касалось.

— Я — еврей! — упрямо продолжал Иуда. — И имя у меня не русское. Вы вообще-то знаете, кто такой был Иуда?

Они не знали. Даже бывалый Абдильда ничего не мог вспомнить.

— Ну, не важно, — решил Иуда и нахмурился озабоченно. — Я давным-давно мог бы стать Иваном или там Петром, и это было бы для меня проще, и никто бы в меня пальцем тогда не тыкал. А я не хочу имя менять, потому что мне все равно, кто ты такой — еврей, русский или киргиз. Евреи думают, что они лучше, русские — что они. Никто не лучше! Из-за этого «лучше» целые народы друг другу голову рубят.

— Лучше еврей, чем урус, — доверительно оценил положение Абдильда. — У русский человек очень сердитый, с нами разговаривать не хочет.

— Не потому не хочет, что он русский, — не согласился Иуда, — а потому, что глупый, темный. Среди евреев дураков не меньше, чем среди русских.

— Ну, если кто дурак, то конечно… — не стал упорствовать Абдильда.

— Вот ты говоришь, десять сыновей, — повернул разговор Кудайназар. Эта тема интересовала его куда больше, да и его гостей тоже. Задремавший было Телеген встрепенулся и открыл глаза. — А чем десять лучше одного — вот что я понять хочу! А что Телеген настругал дюжину или уважаемый Абдильда — это еще не значит, что так надо каждому человеку делать.

— Даже курица — и та яйца несет, — наставительно заметил Телеген. — А человек удовольствие имеет… Та курица считается хорошая, которая больше несет яиц. Так же и овца, и баба, это все знают.