Евгений Бузни - Настенька

Но тут рассуждение своё Настенька неожиданно прерывала, заметив, что сама сказала ненавистное слово «должен».

Нет, не должен, а что тогда? Кто спрашивал, когда рожал нас? Никто. А вот родились и сразу, пожалуйста, тебе указания: «Человек должен. Человек обязан».

А с другой стороны. Берём мы, например, щенка. Кормим его, ласкаем, бережом от опасностей и вырастает он в огромного пса. Теперь он сам понимает, что сильный и сам начинает нас охранять, догадываясь, что это его обязанность, его благодарность за то, что вырастили.

Взяли маленького жеребца, помогли стать на ноги, поили, холили, по шёрстке гладили и вот, смотришь, он нас уже возит и радуется.

Чем же человек отличается в этом смысле? Он такая же часть природы и подчиняется тем же законам.

Явился человек на свет. Сколько людей за ним ухаживают. Не только же мать, отец, бабушки да тётушки и другие родственники. А врачи, воспитатели, учителя, пахари, пекари, швеи, сапожники — тысячи специалистов что-то делают для малыша, чем-то радуют. И получается так, что когда он вырастет, то нужно всем долги отдавать за то, что вынянчили, одели, обули, человеком вырастили. Но чего же бояться этого? Никто же с ножом к горлу не пристаёт — отдавай, мол, долг? А говорят одно: работай, как все, для других, будь чем-то полезен, и будем квиты.

Настенька всегда думала, что эти её мысли абсолютно верны. Более того, она была уверена, что каждый это понимает. Да и в спорах, в конечном счёте, все соглашались, что теоретически это всё так, но добавляли:

— А в практической жизни каждый тянет одеяло на себя и старается всего себе побольше нагрести.

Настенька считала, что всё дело в слабости человеческого характера, которую надо преодолевать сообща, наваливаясь на эту слабость со всех сторон в школе, на работе, дома, в газетах, по радио и телевидению.

Но тут-то и крылось главное, что её буквально полностью обескураживало последнее время.

— Ну, хорошо, — соглашалась она покорно, — ввели, было, что-то вроде сухого закона. Разберутся, конечно, что никогда он не помогал народу. Ну, придумали глупость с организацией Госагропрома. Потеряет страна деньги и темп развития, но выкрутится, в конечном счёте. Ну, заколебали людей с верой в Сталина. Ладно, кто-то поддался, кто-то нет, но большинство понимают, что страна выросла и стала сильной при нём, словом, продолжают верить в главное — идею социалистическую и смысл жизни, который в служении людям. Стало быть, все искривления, все ошибки, так или иначе, преодолимы и поправимы.

Однако с появлением Горбачёва у власти, будто что-то сломалось в механизме мозга, и он начал постепенно крутиться в противоположную сторону, а стрелки часов пошли в обратном направлении. Такое именно складывалось впечатление, когда то в газете, то в журнале вдруг выскакивали статейки, сенсационность которых состояла в том, что в них пытались доказать диаметрально противоположное тому, к чему все давно привыкли и в чём были всегда уверены.

Начиналось как-то издалека. Никто не хвалил ещё кулаков, но задались вопросом на всю страну: «А хорошо ли с точки зрения морали то, что пионер Павлик Морозов предал своего отца кулака?» И отвечали: «Нет, не хорошо. Пусть, мол, отец и не такой хороший, и против других, но отец же. Как можно против родной крови? Семья должна быть крепкой. Дети должны уважать родителей. Неправильно до сих пор учили детей на примере Павлика Морозова».

Тысячи возмущённых откликов посыпались по этому поводу со всех сторон, доказывая, что рассказ о Павлике Морозове учит не тому, чтобы дети разрушали устои семьи, а тому, чтобы дети росли принципиальными, умея отстаивать справедливость в борьбе за всеобщее счастье с теми, кто хочет его лишь для себя, даже если этот эгоист, ставший настоящим врагом, живёт в твоей семье. Но эти возмущения почему-то мало интересовали редакции центральных газет и журналов. А местная печать не могла соревноваться с гигантами центра.

И опять читатели вдруг наталкивались на новые для этого дня, но вытянутые из далёкого прошлого мысли: «Зачем нам учить детей в пионерии муштре и шагистике с барабанами и горнами? Несомненно для того, чтобы они были Павликами Морозовыми и потом маленькими послушными винтиками в сталинском механизме репрессий. Зачем мы причёсываем всех детей под одну гребёнку? Пусть они будут разными».

Читая такие строки, Настенька вспоминала, как их, второклассников, принимали в пионеры в музее Ленина в самом центре Москвы. Вместе со всеми в музей пришла и бабушка Настеньки но не потому только, что хотела видеть как принимали её внучку в пионеры, а потому ещё, что работала раньше в той же школе, где училась Настенька, преподавала там в младших классах, и её всегда приглашали на важные мероприятия. Вот и тогда она пришла рассказать, каким был Ленин.