Давид Маркиш - Пёс [Роман]

— Есть кое-что, — сказал Вадим Соловьев неопределенно. — Мало. Так, рассказов тройка.

— Можно в «Голос» дать, — предложил Сема Рубин. — Или в «Слово». Или на иврит перевести и дать в «Три семерки».

— В «Голос» не надо, — жестко сказал Славка Кулеш. — Перебьются они там без Соловьева. Я точно знаю: у них прозы нет, пусто! Еще немного, и они закроют свою лавку к чертовой матери.

— Чего ты на них взъелся! — как бы укорил Рубин. — Выходят себе — и пусть выходят. Не хуже других.

— Не люблю, — сказал Славка, вытирая потный лоб кожаной кепкой. — Гниды они. Чиновники… А тебе, — он оборотился к Вадиму, — надо в Союз вступить и для начала получить какую-нибудь стипендию. Ты пиво пьешь?

— Пью, — сказал Вадим.

— Тогда пошли, мальчики, — сказал Славка Кулеш. — Тут за углом есть одна забегаловка, там пиво бочковое дают. Шпикачки, правда, некошерные.

Вадим Соловьев вспомнил кошерные обеды с бардачным вышибалой Эбби и ухмыльнулся. Эбби ни за что на свете не стал бы есть некошерные шпикачки.

В прохладном и сыром пивном баре сели за угловой столик, подальше от входа, от слепящего и обжигающего света.

— Все у нас хорошо, — сказал Славка, промакивая мокрое от пота лицо салфеткой, — только жарко. Ну, нет нефти — так хотя бы климат был приличный! Как же, держи карман… Ты знаешь что, пиши-ка заявление в Союз, о приеме. А я тебе рекомендацию сочиню.

— Бумаги нет, — сказал Вадим Соловьев, хлопая себя по карманам. — Всегда ношу, а сегодня не взял, как назло.

— Без бумаги кисло заявление писать… — кивнул головой Славка Кулеш. — Как нет бумаги! А салфетки!

— Оставь, Слава! — досадливо поморщился Рубин. — Какие салфетки! Не хватало еще на туалетной бумаге писать. Это все же Союз писателей!

— Тоже мне — Союз! — фыркнул Славка, разглаживая салфетку перед Вадимом. — Федин ты, что ли? Это же колоссально для истории — Вадим Соловьев пишет заявление в Союз русских писателей Израиля на пивной салфетке!.. Я рекомендацию тоже на салфетке напишу. Я тоже хочу в историю, Сема!

Писали, потягивая пиво, похрустывая соленым печеньем. Сема Рубин сидел, откинувшись со стулом, поглядывал укоризненно.

— Ну вот, — сказал Славка Кулеш, закончив. — Теперь, считай, полупорядок. А порядка все равно не будет, он в Швейцарии живет, не в Израиле. Но со всеми этими бумаженциями, все же, проще: теперь книжку собирай, страниц на двести пятьдесят.

— Напечатают? — с сомнением, с надеждой спросил Вадим Соловьев. — Книжку?

— Машина все печатает, — сказал Славка. — Что туда засунешь, то она и печатает.

— Мы пять лет это право выбивали, — торжественным голосом дал справку Сема Рубин. — Я минимум сто писем написал, сам.

— Памятник тебе поставят на площади Царей израилевых, — сказал Славка. — За пробой.

— Зря смеешься, — поскучнел Рубин. — Ты, между нами говоря, ни одного письма не написал, а для Союза…

— Я книжки пишу, — хохотнув, перебил Славка Кулеш. — С меня этого хватит.

— А Союз — где? — спросил Вадим Соловьев. — Далеко отсюда? Библиотека там есть?

— Где мы — там и Союз, — беспечально махнул рукой Славка. — Сейчас в пивной. А выйдем отсюда на улицу — считай, что на улице… Слушай, мы же нищие! Думаешь, у Союза есть особняк, как в Москве, или хотя бы одна завалящая комнатенка в коммунальной квартире? Ни хрена у нас нет, одно название. И литература здесь — и не только здесь, а повсюду, во всем мире! — поблядушка базарная, она в кармане сидит у чиновника какого-нибудь дерьмового в министерстве, или у спекулянта, или у торговца домами или колбасой, это все равно. Мы — народ Книги, это так благородно звучит и даже немного трагично… Липа все это, Вадим, липа! Писатель — он творец, пророк с исключительным правом видеть и говорить правду, по-своему видеть и говорить. Это ему дано от Бога, а другим дано слушать его. А у нас пророчествуют одноклеточные политиканы и богатенькие торговцы. В потребительском обществе литература — это хобби, а нищий пророк-писатель — объект для насмешек… Впрочем, не все писатели — нищие, есть парочка-другая богатых. Но литература от этого богаче не становится.

— А как же книга, — сказал Вадим Соловьев. — Ведь дают напечатать книгу. Ведь нигде в мире не дают — только здесь.

— Ну, бросили нам чиновники эту кость, — хмуро сказал Рубин. — Нате, мол, грызите, только отвяжитесь! Но ни один из них не понимает, что спор чиновника с писателем неизбежно кончается победой писателя, даже если чиновник выгоняет его из кабинета.