Давид Маркиш - Пёс [Роман]

Они шли с четверть часа, в легко густеющих сумерках, шли сквозь великолепные проходные дворы, по прекрасным тесным и кривым переулкам, пахнущим фасолевым супом. Хотелось сбавить шаг, остановиться в любом месте и остаться здесь надолго: на час или на два. Нищий, однако, продолжал размашисто шагать, как будто выполнял ответственную и срочную работу. Он немного устал и приволакивал правую ногу — то ли натер при быстрой ходьбе, то ли вдруг дали о себе знать старые какие-то изъяны, — и при каждом шаге он припадал влево, плечом вперед. Вадиму Соловьеву хотелось остановить нищего и дать ему немного отдохнуть, но он не знал, как это все ему растолковать. Да нищий ведь мог и обидеться, подумать, что Вадим его осаживает: куда, мол, ты, старик, разогнался, что это за бега в твои-то годы да с хромой ногой!

Утопленная меж высокими приземистыми домами, глубокая площадка открылась перед ними внезапно: они словно бы внырнули в нее из подземного тоннеля.

— Фонтан! — отдуваясь, объявил нищий и сел на каменную ступень лестницы.

Собака, выпустив поноску, тыкалась мордой в оттопыренный карман хозяйского плаща, набитый костями и огрызками хлеба.

Примыкая к стене одного из домов, часть площади, действительно, занимал фонтан; его подсвеченная фонарями вода оплескивала каменные изображения людей и животных. Сотни праздных людей молча глазели на изображения и слушали шум воды, падающей каскадами. Зрители стояли вдоль бортика фонтана или, теснясь, сидели на нем или чуть поодаль; многие сбросили обувь и ели принесенную с собою пищу, как будто после долгого марша решили стать здесь на постой до утра, в ожидании необыкновенного происшествия. Оберточная бумага и скомканные пакеты валялись на мостовой, под ногами гремели порожние жестяные банки из-под пива и кока-колы. Легкий мусор плавал и в самом фонтане, над мелкими монетками, покрывшими дно бассейна, как рыбья чешуя. Время от времени дальние зрители проталкивались к фонтану, оглядывали фигуры, мусор и монетки, а потом удовлетворенно, как после посещения уборной, возвращались на свои места. Старики и старухи в спортивной одежде были здесь, и рослые бродяги с рюкзаками, и аккуратные японцы с фотоаппаратами, и негры с расческами в проволочных волосах. Проходя вдоль фонтана, Вадим Соловьев с большим интересом разглядывал этих людей, неизвестно зачем прибывших сюда, на фонтанную площадь, с дальних концов земли; ему хотелось обнаружить среди них, для окончательной полноты картины, того индийского старика с вокзала. Но индуса не было нигде: возможно, он уже побывал здесь когда-то, посидел-посидел и вернулся к себе на вокзал.

Обойдя площадь, Вадим протолкался к нищему и сел рядом с ним на ступеньку. Сидеть на камнях было холодно, люди, проходившие вверх и вниз по лестнице, задевали Вадима краями одежды.

— Кофе, — сказал Вадим Соловьев и сделал вид, что подносит ко рту чашку. — Кофе хочешь?

Нищий поглядел на Вадима и широко, гостеприимно обвел рукой площадь и фонтан.

— Очень интересно, — согласился Вадим. — Очень хорошо… Но сколько людей, черт бы их побрал! Хорошо бы пойти куда-нибудь в тихое место, посидеть, чайку попить или кофе. А то холодно!

— Туриста! — разъяснил нищий и пожал плечами.

— Да-да, — сказал Вадим, подымаясь. — Но мы-то с тобой не туристы. Мы — нищие люди на этой древней помойке. Кофе, амиго мио! Граппа!

При слове граппа поднялся и нищий, и собака следом за ним. Теперь впереди, проталкиваясь сквозь толпу, шел Вадим. Ему хотелось поскорей выбраться отсюда в теплые узкие переулки, журчащие людьми. Фонтанная площадь жила своей, особой жизнью — жизнью театра или выставки.

Вывеска маленького бара светилась невдалеке, в другом мире. Вадим с облегчением толкнул дверь и, пропустив нищего, вошел. Собака привычно осталась лежать за порогом, в темноте кривенького переулочка, в свету фонаря.

Столики были почта все свободны, но Вадим прошел в дальний угол бара, к самому концу обшарпанной стойки, и уселся на высокий табурет — как будто этот полутемный тупик обладал независимостью перед остальным миром.

— Кофе! — сказал Вадим барменше — высокой некрасивой девушке в свитерке и джинсах. — И граппу!

Нищий умиротворенно мурлыкал что-то, колупая серым граненым ногтем щербину на деревянной крышке стойки.

— Вот это, понимаешь, хорошо! — сказал Вадим Соловьев и обнял нищего за плечи. — В трех шагах отсюда эта идиотская толкучка, а здесь мы сидим и будем сейчас пить граппу, а земля летит хрен ее знает куда… Ей-Богу, хорошо!