Милорад Павич - Вывернутая перчатка

Тут Коэн развернул на полу и показал мне лист бумаги величиной с небольшой парус, сплошь изрисованный крошечными человеческими фигурками, которые, собравшись стайками, что-то делали, и каждый занимался чем-то своим. На краю карты красными чернилами были записаны какие-то сведения о смехе. Первая фраза была такой: «За сорок дней до рождения человек улыбается первый раз, через сорок дней после смерти – последний». Дальше было неразборчиво. Когда я приблизился и рассмотрел всех этих копошащихся козявок, которые сначала были выгравированы на меди, потом отпечатаны на листах бумаги, а теперь оказались на большой карте, потому что Коэн склеил все листы вместе, я увидел, что это военные и сыщики, и их огромное количество, и они убивают приговоренных к смерти. А каждый из приговоренных показан в момент своей смерти, и этих разных смертей было больше, чем цветов на лугу, и умирающие смотрели из своей смерти на чужую смерть. Они хрипели, задыхались и кричали, как верблюды, но этого рева не было слышно, потому что он уходил внутрь осужденных и вспарывал им утробу, как нож… Разглядывая картину, я спросил, почему Кривоносович так испугался. А Коэн мне ответил:

– Выбирай и ты, как он выбирал, тогда увидишь.

– Что выбирать?

– Выбирай, откуда будешь смотреть. Вот здесь внизу, на нижней кромке картины, построены солдаты, которые смотрят на тебя как на своего командира и ждут твоего приказа. Выбери одного из них, какого хочешь, он будет твоим проводником, а потом смотри внимательно, что будет.

Я выбрал маленького барабанщика, потому что из его глаз выходили слова, которые можно было увидеть и прочитать, как будто его взгляд выписывал их в воздухе: «Определенный цвет мела, определенное движение, сделанное ночью, случайный звук губ, запах лаванды в определенный утренний час или снежинка точно установленного веса – являются ересью!»

Как только я прочитал это, я заметил, что барабанщик, хотя смотрит прямо на меня, палочкой указывает в сторону, чуть выше строя солдат. Я двинулся по карте в том направлении, которое указывала мне палочка, и остановился на солдате, получающем какой-то приказ в виде свернутого в трубку листа бумаги. Потом я увидел, как на следующем перекрестке он передает этот свиток одному всаднику. Картинка сопровождалась записью, которая сообщала, что седло всадника набито волосами турок. Потом я увидел, как конь скачет с седоком на спине мимо всей этой уймы народа на картине к какому-то окопу, там, где идет бой между турками и христианами. Тут этот человек падает с лошади и прямо посреди окопа засыпает, а рядом с ним я вижу тот самый приказ в развернутом виде, и там написано: умрешь во сне ! А под этими словами указан день: 22. IV. 1689.

– Ну вот, ты сам выбрал свою смерть, – сказал мне Коэн, – ты умрешь во сне, как этот человек, который спит на картинке. Если бы ты посмотрел на какого-нибудь другого солдата, из тех, что построены внизу карты, а не на барабанщика, он повел бы тебя другой дорогой, получил бы другой приказ, передал бы его кому-то третьему, который поехал бы совсем в другую сторону, и жизнь твоя кончилась бы по-другому, так, как сказано в другом приговоре. Но у тебя есть уже твоя смерть, и лучшей тебе не надо. И вообще, не следует много говорить для ушей. И Сам Бог говорит со своим избранником уста к устам и избегает ушей, потому что им нельзя доверять…

– А этот день, – прервал я его, – это что же, день моей смерти?

– Да, – ответил он.

– И Кривоносович видел дату?

– Видел.

– И какая у него?

– Близко уже…

Я вышел из темноты на свет и в дверях изо всех сил ударил Коэна. Он только поднял с земли шапку, посмотрел на меня своим плоским глазом и сказал:

– Ты 6 должен был спасибо мне сказать. И еще кое-что. Теперь мы с тобой братья, потому что наши смерти – родные сестры…

Вот как все это было.

Между тем, как вы знаете, в апреле этого года Кривоносович оказался на баркасе Бакича Сапожника и неподалеку от города Нови на них налетел сильный ветер и они перевернулись. С тех пор как он утонул, я постоянно считаю свои дни и не могу заснуть, потому что боюсь, что во сне меня застигнет врасплох смерть. Поэтому я опять разыскал Коэна и попросил его отменить или перенести то, что было нашей общей смертью на карте. Борода выдавала его язык за щекой, и по ней можно было прочитать, что он собирается сказать.

– Это не в моей власти, – произнес он, – дату перенести нельзя. Единственное, что я могу, – это сделать себе самому подарок на день рождения: подарить одной из трех собственных душ два лишних дня жизни. Я возьму их у двух других своих душ, и они будут жить соответственно меньше…