Елена Зелинская - Долгая память. Путешествия. Приключения. Возвращения

«Не дам забыть, как падал ленинградец / на желтый снег пустынных площадей».

Друзья из Публичной библиотеки предупреждают, что ищут компромат в ее книге «Говорит Ленинград».

Спасаются с мужем бегством. В каждой машине видят гепеушников, которые, как бесы, мчатся за ними по лесу – то ли мерещится, то ли нет. Прячут дневник на даче.

«Мы ехали, и даже луна гналась за нами, как гепеушник».

Почему не достигли, не дотянулись руки? Причин было несколько: с литературной сцены оттеснили, новые стихи не печатали, она спивалась. Создали удобный образ советской поэтессы, писавшей военные стихи и комсомольские песни – все-таки дотянулись…

«И равнодушны наши книги, и трижды лжива их хвала».

«А, брось, Миша, ну что ты от меня хочешь? Почему ты хочешь, чтобы меня принимали в Кремле?» – «Потому что я не хочу, чтобы ты была на Лубянке», – это говорит ей Михаил Светлов: приспосабливайся, иначе убьют, оскорбят память, вычеркнут из жизни.

Всегда находится один, «Сумевший Подняться». Она сумела. Продолжала свидетельствовать. В своей поэзии, в своем дневнике…

Что остается? – Искромсанная судьба, искромсанные судьбы… Из-за уже слегка приоткрытых дверей льется такой поток крови и гноя… еще кто-то хочет, чтобы мы молчали, чтобы в 2010 мы их еще раз оболгали, но уже своим молчанием…

Последняя просьба, которую пытаются выполнить друзья – чтобы «Ныне отпущаеши» звучало над ней, когда она уже не услышит.

– Ну что вы? Ведь Берггольц коммунист. Она давно отреклась от религии.

У меня есть друг. Зовут его Артем Левченко, и живет он в Харьковской области, в городе Чугуеве. Этот маленький городок на берегу реки Донец славен тем, что на его улицах устраивал военные поселения Аракчеев и тем, что там вечно стоял гарнизон – военный, короче, городок. От Аракчеева до наших дней.

Меня туда занесло, когда я писала свой первый исторический роман. Кому он попадался, тот помнит, что речь в нем идет о судьбах двух семей. Моих, родных. Одна из них – военная, и корни ее там, в Малороссии, в самой Запорожской сечи.

Чугуев неожиданно вырос на моем пути, потому что туда в 1916 году судьба, в лице Верховной Ставки Российской Армии, отправила моего прадеда, полковника Григория Трофимовича Магдебурга, прямо с театра военных действий в тыл: преподавать в юнкерском училище, готовить на ускоренных курсах молодых офицеров.

Так я познакомилась с Артемом. Краевед, журналист. Артем изучает судьбы офицеров – чугуевцев, разыскивает их потомков, собирает старые фотографии и так вжился в то время, что, кажется, сам стал – оттуда…

Первый раз я приехала осенью. Артем повел меня к зданию бывшего Офицерского Собрания, в маленькое кафе, где раньше стояла Ротонда, там собирались гусары и офицеры – преподаватели. Потом мы шли по коридорам училища, и моя рука скользила по тем самым перилам, которых касались перчатки юнкеров. Мы стояли на берегу Донца, и Артем рассказывал, как тревожны его сны, как он видит в них себя здесь, на этом обрыве: туман, люди, кони и сложенные костром винтовки…

Я бы не написала главы о чугуевцах без него. Не потому, что я не собрала бы материалы. Собрала бы. Я бы не написала потому, что не почувствовала бы эту связь между мною и ушедшим миром, который «пришел» ко мне через Артема.

В Чугуеве много легенд. Говорят даже, что один из великих князей, проходя со своим конвоем через город, оставил в каком-то местном тайнике корону Российской империи. Многие в это верят и ходят по чугуевским огородам с металлоискателем.

Так вот, в воспоминаниях чугуевцев, которые уехали в эмиграцию, есть многое, что наводит мысль: генерал Зыбин, перед тем как Чугуев заняли красные, мог спрятать знамя училища где-то в городе. Эта легенда и эта уверенность, что знамя сохранилось, давали надежду, что они вернутся – ведь знамя здесь…

Когда я начала писать роман, в чугуевской истории возник персонаж – юнкер из местных, которому генерал поручил сберечь знамя училища, и я назвала его – Антон Левченко.

Когда книга вышла, я приехала в Чугуев во второй раз, с мужем и дочкой.