Владимир Логинов - Ад криминала - Рассказы и очерки

Он вернулся в редакцию и подошел к кабинету, из которого выходил Семенюта.

— Ну как? — на ходу спросил его Кузьма Иванович.

— Казалы, шо пришлють, — бросил расстроенный скотник. Он, видимо, надеялся, что сам "заберет" с собой корреспондента и повезет к себе.

Когда Кузьма Иванович закрыл за собой дверь кабинета, то увидел за столом аккуратно чернобрового мужчину лет около сорока, но уже начавшего сильно лысеть. Он указал посетителю на стул и взял его карточку.

— Слушаю вас, Кузьма Иванович.

— Я, право, не знаю, удобно ли с моим вопросом, — старика бросило в пот, он достал платок и вытер шею. — Как ваше имя-отчество?

— Борис Павлович.

— Так вот, Борис Павлович. В стране, значит, идет перестройка, а у нас в поселке… — И Кузьма Иванович в нескольких словах рассказал о своем юбилее, а потом, прокашлявшись, извинился: — Вы уж простите меня, что с таким делом, но где же демократия, когда от нашего имени над нами издеваются?

— Не вы первый с таким вопросом. И не извиняйтесь, пожалуйста. Знаем мы и о талонах; и о списках и кое о чем похлеще. Конечно, очень оскорбительно для кавалера четырех орденов Славы такое обращение с ним. — Он внимательно посмотрел на пиджак ветерана, увешанный орденами и медалями, которые старик прикрывал плащом. — Да у вас, я вижу, и две Красной Звезды и Отечественной войны.

— Первой и второй степени, — добавил Кузьма Иванович, хотя и не любил носить ордена, лишь один раз в год на девятое мая надевал, — а также "За боевые заслуги" и двенадцать медалей.

— Тем более, товарищ Лихачев. Стесняться нечего. Государство наше, и мы у себя дома. Сейчас вы напишите жалобу, вот вам бумага, он протянул два листа, — и мы ее направим на рассмотрение в областную прокуратуру. Дело в том, что этот вопрос должен решаться вашими областными инстанциями.

— Так они же все свои. Рука руку моет. Круговая порука…

— Это все понятно. Все друзья-приятели. Но к чему нам тогда демократизация выборов?

— Когда это будет? — вздохнул Кузьма Иванович. — Мне жить-то сколько осталось… Может, все-таки дадите корреспондента?

— Наш корреспондент находится в длительной командировке.

— Я понимаю, Борис Павлович. У вас и убийства, и мафия, и организованная преступность. Но о нас-то, ветеранах?.. В общество трезвости нам вступать уже поздно. Жизнь прожита и ломать ее установившееся течение — все равно, что раньше времени ложиться в могилу…

— Я с вами полностью согласен, — тихо ответил Борис Павлович. — Хотите мое личное мнение?

Да, — оживился Кузьма Иванович.

— Испокон веков в народе существовал один нравственный принцип, независимо от национальности: плохой человек и хороший человек. Так вот, выбирайте на руководящие посты побольше хороших людей. А второе, это, правда, чисто субъективное мнение: судить о достоинствах человека надо по доле его вклада в общее народное дело, а не по количеству выпитых им стаканов. Вы согласны со мной?

— Разумеется, — ответил Кузьма Иванович и встал. Ему уже было совестно задерживать человека, который лучше и глубже него понимал трагедию текущей действительности. — Мне теперь ясна идея перестройки, но, господи, что же с ней делают на местах! А мы спим… и, ну извините, ради бога, за беспокойство.

В коридоре он написал жалобу в редакцию, отнес ее Борису Павловичу и, пожав ему руку, поехал к сыну в Чертаново…

Вечером, придя с работы, Маша принесла потрясающую весть: арестован крупный начальник, у которого она работала секретарем.

— Он был приятелем Соколова, бывшего директора елисеевского магазина, миллионера, который приговорен к расстрелу, — рассказывала она взахлеб. — Так вот, говорят, что у нашего Семена Терентьевича неожиданно загорелась дача. А вы знаете, как наши пожарники — сначала стены завалили, водой залили, а потом в подвал полезли, не тлеет ли что-нибудь там… А подвал — целое бомбоубежище. Пожарники так и ахнули: чего там только нет! Одних двухкилограммовых банок с красной икрой целых сорок штук! А одна банка восемьдесят рублей стоит! Это подсчитайте — только икры на три тысячи двести рублей. Зачем ему столько? Ну, позвонили пожарники своему начальству, а те прокурору, а потом акт… Вот и попался, обжора проклятый и бабник старый.

— Ты что-то о последнем мне не говорила, — насторожился Игорь.

— Меня-то он не трогал, других хватало. Сами звонили, наперебой, а я соединяла… А после обеда, как нажрется, так в кабинет не войдешь — вонь невообразимая. Я как-то раз с какой-то бумагой захожу, а он как бабахнет… и даже глаза не открыл… сопит… Ну я только форточку побольше распахнула. И ушла. Через пять минут звонок-вызывает: "Мария Ивановна, что-то холодно стало, может, форточку закроете?" Ну, я, естественно, закрыла. А потом, когда бумагу принесла подписывать, как разорался на меня, что ручка у него не пишет. Приказал начальника отдела вызвать, который эту ручку ему из-за границы привез. Как она называется…