Борис Динерштейн - Тяжелые дороги жизни

В Москву я отправил не одну надзорную жалобу, аргументированную материалами судебного дела, однако все ответы были отказными. Главная причина отказных ответов на мои жалобы далеко не объективная — отрицательные характеристики администрации колонии, прилагаемые к моим жалобам, и в большинстве своем не только к моим жалобам. Чтобы подтвердить это мое мнение, приведу несколько примеров.

1. Я как-то зашел в помещение штаба колонии и оказался свидетелем разговора нач. колонии со своим замом по политчасти. Начальник бранил зама за то, что, когда начальник был в отпуске, замполит самовольно подписал одному осужденному помиловку, и начальник заму сказал: «Мы с тобой призваны здесь не помиловки подписывать осужденным, а гноить их здесь».

2. К характеристике, приложенной к моей первой надзорной жалобе, которую отправили в Москву только через два месяца, было указано: «Осужденный преступление не признал и не осознал, ведет обособленный образ жизни, производственный план не выполняет, с осужденными не контактирует, общественной работой не занимается». Об этой характеристике я узнал от Надюши, которую убедил, что это сплошная ложь. 11 ноября 1974 года подал нач. колонии заявление о незаконных и незаслуженных взысканиях, наложенных на меня, и ложных отрицательных характеристиках, отправляемых с моими надзорными жалобами. Начальство равнодушно выслушало меня и обещало разобраться.

22 ноября был впервые приступ стенокардии, видимо, от неоднократных волнений и потрясений. Доктор дала валидол и просила, чтобы был валидол всегда при мне. 20 декабря в жилой секции повесили очередной номер отрядной газеты «За чистую совесть», где была помещена следующая заметка: «Есть члены СВП, которые только числятся в списке, но никакой предупредительной работы не ведут, к таким членам СВП относится Динерштейн». 6 января 1975 года получил приятное известие из дома — 29 декабря родилась внучка Наташенька. 20 января напомнил нач. колонии, что прошло больше 40 дней со дня подачи ему заявления по поводу незаконного наложения на меня взысканий и отправки ложных отрицательных характеристик к моим надзорным жалобам, направляемым в прокуратуру СССР, но до сегодняшнего дня ответа от него я не получил. Начальник колонии тут же при мне вызвал начальника отряда и попросил принести из отряда мое личное дело, спросил нач. отряда: «У Динерштейна что, не было никаких поощрений и взысканий? Почему его дело чисто? Как же вы писали на него характеристики?» Нач. отряда ответил: «Я брал данные из характеристики личного дела Динерштейна, находящейся в штабе колонии». Нач. колонии с возмущением заявил: «Мне сейчас с вами не о чем говорить, заполните дело, находящееся у вас в отряде, данными, характеризующими Динерштейна, и из штаба тоже возьмите его дело и в четверг вместе с Динерштейном зайдите ко мне». Вот так относятся к документам, к людям, к работе непосредственные воспитатели колонии, ибо все у них течет по воле волн, без надлежащего контроля и проверок, без требований исполнения законов, при полном равнодушии и безответственности. Получил сообщение, что 4 марта 1976 года Леночка родила дочку Марину.

Очередную надзорную жалобу направил генеральному прокурору СССР Руденко. Вскоре получил ответ, подписанный заместителем генерального прокурора СССР Моляровым, следующего содержания: «В приговоре присутствуют элементы оговора Динерштейна, однако основания для принесения протеста на приговор отсутствуют», — и приговор был оставлен в силе. Я, конечно, такому безграмотному ответу удивился, ибо одна из статей УПК гласит: «Если в материале уголовного дела присутствуют элементы оговора — приговор опротестовывается и дело всех участников процесса подлежит пересмотру». Этот формально безграмотный ответ заставил меня обратиться в проходивший в это время 25 съезд КПСС, куда я приложил и ответ Генеральной прокуратуры СССР. А вскоре получил от Надюши телеграмму: «Сообщи день выезда и № поезда и вагона».

Значит, специальная комиссия 25 съезда КПСС наложила свою резолюцию на мое заявление с приложенными к нему документами и направила его в Президиум Верховного Суда РСФСР, который 4 августа 1976 года вынес постановление, где указано: «Приговор Мосгорсуда от 25-го апреля 1972 г. и судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 12 июня 1972 г. изменить, переквалифицировать и назначать наказание 5 лет с конфискацией имущества, но на основании статьи I Указа Президиума Верховного Совета СССР от 6 мая 1975 г. об амнистии в связи с 30-летним юбилеем Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов от наказания освободить». Подобные постановления и решения судебных органов, к сожалению, в большинстве своем не объективны, являются соломоновым решением; они не отменили приговор на меня, хотя для этого были законные основания, а почему? Потому что, отменив приговор и освободив меня, им пришлось бы признать ошибку правосудия. А как же честь мундира? Честь мундира для наших чиновников выше объективного правосудия. Вернувшись домой, я хотел опротестовать это соломоново решение халатно-безответственного правосудия, но Леночка убедила меня закончить переписку с этим правосудием, дабы не подорвать и без этого шага свое слабое здоровье.