Анастасия Разумова - Дрожащий мост

Она тоже сорвала травинку и пожевала. Тоже посмотрела на реку, тихую, блестящую, гладкую. Наверное, она решила, что я свихнут на порядке. На какой-нибудь чистой одежде или чтобы стулья всегда стояли, будто по струночке. На самом деле, я раздолбай каких поискать. Несколько раз приходил в школу в разных носках, и если рубашка выглядит не совсем уж мятой, а так, слегка, никогда гладить не буду. И под кроватью у меня можно найти тополиный пух даже зимой. А прическа? Нет, все, что касается внешней аккуратности — не ко мне. Я жаждал другого порядка. В головах людей. Но объяснить это бывало трудно.

Она вдруг догадалась:

— Я поняла, ты хочешь в армию из-за того же, что и выбросить коробки в реку. Чтобы не множить мусор.

— Тебя недооценивают в твоей школе, — сказал я, и она засмеялась.

Смеялась она так хорошо! Зубки у нее оказались маленькие и немножко скошенные вглубь рта. Веснушки запрыгали по лицу, будто живые. И смех был приятный, чистый. Может быть, потому я и предложил ей искупаться. Мне показалось, это хорошее предложение в ответ на такой хороший смех.

Черт с ним, с Очкариком, с его лозунгами и инструкциями. За десять минут ничего не случится. Мы спустились со своими гружеными велосипедами вниз, к реке. Из-под колес выкатывались камешки. Она ставила ногу боком, боясь упасть. Велосипеды пристроили рядом на берегу. Ее велик выглядел точно наряженная на ярмарку, умасленная кобыла, мой — только что примчавшийся с поля диковатый стригунок. Я скинул рубашку, кеды, джинсы, которые обрезал по колено неделю назад и они уже обросли густой бахромой. Девчонка осталась в майке и коротких канареечных шортиках. Цепляясь носком за пятку, стянула тенниски, грязные у больших пальцев. У нее и руки, и ноги, и грудь в округлом вырезе майки были конопатые. Странно, но это не выглядело уродливым, хотя скажи мне кто-то, что у какой-нибудь девчонки грудь в веснушках — мне бы сразу расхотелось смотреть.

Вода оказалась теплой, мутной и затхлой, как в стоялом пруду за бабушкиным домом. Но я все равно окунулся пару раз с головой. Девчонка вошла по колено, побрызгала на лицо, руки. Веснушки ее стали ярче, умывшись от пыли.

В детстве я любил дразнить Лизу. Подныривал и утягивал ее на дно. Она никогда не ругалась. Хотя после того, как в три года чуть не утонула, безотчетно боялась воды.

Я скользнул к девчонке, схватил за ноги. Она взвизгнула и упала на меня. И снова засмеялась. Оказалось, что жженой соломой пахнут ее светлые волосы, а кожа — яблоком. И она очень гладкая, прямо как мраморная статуя, только теплая. Забавно, веснушчатую кожу представляешь жесткой, пупыристой, а она такая шелковистая.

Девчонки меня занимали. С одной даже закончилось поцелуями. Что удивительно — она сама на меня набросилась. Звучит по-дурацки, но было как в кино про какую-нибудь прекрасную совратительницу и бесстрастного шпиона. Р-раз — и прижат спиной к стене. А она напирает, губы у нее соленые: мы только что вместе жевали арахис. Это случилось в мае, перед первым экзаменом, и ее звали Лилия. По-моему, она куда-то уехала на лето. Вроде бы, даже говорила куда — на море, в кемпинг с родителями.

Вылезли мы с веснушчатой девчонкой из реки мокрые до нитки, но обсохли, не успев подняться на мост. Когда она взмахнула волосами, вокруг разлился болотный дух. Я представил, что она русалка с очень гладкой кожей и желтыми глазами.

— Как думаешь, когда люди разводятся, они свои замочки спиливают? — спросила девчонка.

— Ни разу не видел, — признался я. — А зачем?

— Ну, это же странно: мужчина и женщина больше не вместе, может, у них уже новая любовь, а где-то на мосту висит себе замок с их именами. Я бы спилила.

Ну и мысли у этих девчонок!

— Я в Душанбе жила. Там часто дрожала земля, — сказала она. — С тех пор и не люблю мосты. Они тоже дрожат. Это не объяснить. Такое чувство противное. Как будто ты совсем ничего не значишь.

Мы проехали мост, я оглядывался на нее.

— Ну, все. Дальше тебе — туда, а мне — сюда.

Было немного жаль. Мне захотелось, чтобы ей тоже было немного жаль расставаться. Но солнце светило, она жмурилась, и невозможно разобрать, что там у нее мелькало в глазах.

— Пока! — легко сказала она, разворачивая свой жуткий трехколесный велосипед.

На площади я понял, что так и не узнал ее имени. Сто пятая.

Честное слово, никогда не видел столько веснушек на одной девчонке! Когда я объяснял ей про карту и как нужно укладывать посылки, конечно, не открыл свой секрет. Если в городе есть место, которое ты не выносишь, начинать нужно с него. Иначе весь день пойдет насмарку. Будешь крутить педали и думать об этом месте, которое только тебя и поджидает, как заколдованный замок с чудовищем. Я не сказал ей об этом только потому, что вряд ли кто-то ненавидит какую-нибудь точку на земле так, как я ненавижу Концевую.