Никита Немцев - Ни ума, ни фантазии

— Точно шутите?

— Точно.

Жорик всё равно не поверил, а лысый уже подсел за столик:

— Партеечку?

Жорик знал, что никак не стоит сейчас играть, — а всё-таки кивнул.

Они расставили фигурки, лысый зажал в кулаках две пешки. Жорик стукнул по левой руке.

— Белые… — сказал управляющий бессмысленно. Ещё минута, и руки уже плавали над доской. — А вы что же? Смерти боитесь?

— Боюсь. Все боятся. Только отвлекаются постоянно. Из этих отвлечений жизнь и состоит, по-моему.

— Ну это вы напрасно так… — Конь съел пешку. — Вы декадент?

— Нет же, нет… Я так… Мне… Мне, знаете, кажется, что лучше бы уж смерть, лучше бы после неё ничего. Ну, то есть, — совсем. Не хочу перерождений, не хочу Царства Небесного… Такое гнусное ощущение, что ещё хоть двадцать лет, хоть сто, хоть помирай — всё будет так же… Так что лучше умереть… до конца… — Жорик пожал плечами. — А иногда кажется, что от моих желаний ничего не зависит…

— Верная мысль. — Слон съел коня. — А Наденька эта вам, простите, кто?

Жорик напрягся, вжался в спинку кресла. Он смотрел на лысого шахматиста, не очень-то понимая, с чего вдруг ему такие вопросы задавать.

— Всё, — ответил он.

— А вы знаете, что Наденька, по всей видимости, надсмеялась над вами и дала ложный адрес? — Пешка съела ладью.

— Знаю, — с неуверенностью пробормотал Жорик.

— И что любви тоже свойственно умирать? — Шах слоном.

— Знаю. — Примолчав, Жорик добавил: — Но я бы сказал, что любовь это солнце, которое видит закат.

— Пусть так. А всё-таки — зачем сдалась вам эта Наденька? Вернее, почему вы ещё на что-то надеетесь? — Пешка съела ферзя.

— Потому что иначе совсем мрак.

Дальше играли молча.

Шах. Защита. Шах. Защита. Шах. Защита. Мат.

— Вы очень недурственный игрок, спасибо за партию! — Лысый протянул проигравшему руку. Жорик посмотрел на неё с недоверием:

— А вы… вы точно не Сатана?

— Какой вы всё-таки! Нет же! У нас колбасное предприятие.

— В центре?..

— Прихоть моя.

— Без света?..

— Воскресенье, вечер. Зачем электричество переводить?

— И… шахматы?..

— Люблю в шахматишки зарезаться.

Жорик пожал лысому руку:

— И Наденьки у вас точно нет? В шкафу, может, где-нибудь спряталась? В тумбочке?..

— Какой вы чудно́й! Уверяю вас: её здесь нет.

Они распрощались сердечно. Лысый вручил Жорику фляжку коньяка и кубинскую сигару (добродушнее пьяного не может быть никто). Жорик вышел из этого трёхэтажного дома, хлебнул коньяк и закурил. Смешно было: стоять так, с хорошей сигарой, под этой мерзкой моросью, в луже.

А если пройти по переулку — будет опять бесконечность проспекта, пересекающего другую бесконечность проспекта, возведённую в энную степень…

Хотя почему бесконечность? Конечность.

Жорик набрал Наденьку:

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Конечно, выключен. Конечно…

Тут что-то странное впало Жорику в голову: почему бы не позвонить себе? Он набрал свой номер — тот же номер, с которого и звонил. Ему почему-то страсть хотелось послушать хотя бы короткие гудки, а не «Аппарат абонента…». Просто так. Без всякой причины.

Гудков в трубке он не услышал. Раздался смутно знакомый голос:

— Георгий! Совсем забыл сказать: я ходил по земле и обошёл её.

Жорик выронил телефон в лужу.

…Он чувствовал себя сигаретой, которую достали из пачки так, чтобы она не догадалась, что её собираются выкурить…

— Слушай, а чего мы к Вадику не двинем? — спросил Федяка, глядя на пенсионера в клетчатой рубашке, зависшего над доской для нардов.

— А ты не слышал? — Васёк припил коньяк (на лавке пили: скучали и на пенсионеров глазели: лето же!). — Вадик решил, что он помер уже.

— Да? — Федяка потихоньку нареза́л лимон. — Прикольно!

— Ну да. Сессию кое-как сдал, а потом — умер. Не ест, не моется, не выходит на улицу и — всего что хуже — не пьёт. — Васька́ это особенно удручало. Факт известный — студентова планида нелегка: учиться можешь не учиться, а выпивать — обязан.

Справедливости ради, замечу, что Вадик и в самом деле дохлый был. Смотреть на него сделалось как-то даже неудобно: безутешные синие губы совсем размякли, шею одной рукой может обхватить маленькая девочка, кости торчат, как пики, а вместо щёк две ямы зияют. С бодуна его спокойно можно было спутать с потрёпанным кадавром, так что выпивать у него, не оживимши, — было довольно гиблым занятием.

Вот Федяка и задумался. В кармане он мял парафиновую свечку, которую притырил сегодня в церкви.