Павел Пономарев - Мышиные песни

Обойдя переулком цыганские избы, заросшие коноплёй, они почувствовали под собой пустоту и остановились. Пахнуло речной сыростью. Не сговариваясь, друзья спустились по крутому берегу к реке, присели на корточки, опустив руки в прохладную муть. С другого берега чёрной глушью смотрела забока, свисая пахучими ивовыми прядями к лунной воде. Чувствовать спиной цыганские дворы было не так страшно, нежели оказаться на том берегу, где цветёт папоротник и кто-то невидимый шарит в душной траве.

— Дед мне рассказывал, — негромко заговорил Виктор, — когда весной кладбище деревенское размывало, гробы плыли по реке. Целая вереница гробов. Они пацанами с берега смотрели. Теперь ни деревни, ни кладбища того, наверно, в помине нет…

Он достал из кармана пачку «Честера», протянул Артёму. На мгновение бледно осветились их лица, потом погасли.

— Они и теперь плывут, — крепко затянулся Артём, выдыхая дымом: — Ваня-Пионер, Серёга-Чух, Вася-Бильбо, Аня-Лиса…

Речная вода впитывала человеческие имена, как мусор, как степную пыль, как отражения природы (насекомых, ночные звёзды), медленно и равнодушно унося по извилистому пути. И казалось, что два друга — лишь капли этой реки, случайно выползшие на берег, увидевшие свет, уставшие от света, присевшие покурить, шевеля по-рыбьи губами: «жаль, хорошие были ребята», подразумевая: «я тоже когда-нибудь умру».

— Монтана хоть живой? — покашливая, спросил Виктор.

— Живой. Что ему будет. Проспиртован напрочь.

— Может, зайдём?

— А надо ли…

Они встали, задумчиво помочились в воду, глядя на звёзды, и пошли дальше. Монтана жил на набережной в коммуналке, доставшейся от покойных родителей. Идти было недалеко.

Алкоголь сбивает прицел, память уводит в тёмные закоулки прошлого от верной цели: вежливо распрощаться, добраться до квартиры и лечь спать. «Возможно, Хайр прав. Так ли нужно видеть престарелого панка с его причудами?» — думал Виктор. Но тут же обрушивалась небесная ширма, сыпались звёзды, накатывала благодать, и хотелось разорвать действительность, как тесный мешок, выпорхнуть в дыру птицей — на волю!

«А был ли я когда-нибудь свободен? — рассуждал Виктор. — Может, все эти грёзы юности — обман, иллюзия…»

— Хайр, как думаешь, свобода существует?

— Скоро увидим, — буркнул Артём.

— В смысле?

— Забыл, в каком мы районе? Я где-то читал, что смерть делает человека свободным.

В своё время Монтана был легендой местного андеграунда. Объездил автостопом всю страну, пил с Егором Летовым, ночевал в кочегарке Цоя, переплывал Обь, резал вены перед ментами, и ему, конечно, верили.

Пойти в гости к Монтане, захватив шкалик спирта, для юного неформала было то же, что буддисту совершить паломничество к Далай-ламе. Просветление достигалось в считанные часы и сопровождалось музыкальным хаосом народных инструментов, коими была увешана теснейшая комната гуру. Монтана носил жидкую косичку на лысеющей голове, клёпаную джинсу на худом теле, армейские берцы. Любил кормить голубей, здоровался за руку с блатными, читал Бердяева, и мало кто знал, что он был неплохим слесарем на заводе.

Они вошли в чёрную нору подъезда. В нос крепко ударило мочой, в ногах путалось что-то живое и мягкое — подвальные кошки.

— Только бы трезвым его застать, — сказал Артём. — Башню по пьяни сносит — не пообщаешься.

На ощупь, спотыкаясь о ступени, они добрались до пятого этажа. Артём уверенно постучал кулаком в железную дверь секции.

— На лампочку бы, что ли, скинулись, — пробурчал Виктор.

— Ты прям как с Марса…

Дверь открыла пухлая и, судя по всему, нетрезвая женщина в сорочке. Уставилась мутным взглядом на мужчин, прохрипела:

— Кого надо? Чё-то не признáю никак…

— Нам бы Ивана, — вежливо обратился Виктор.

Женщина расплылась в улыбке, обнажив черноту редких зубов.

— А-а, Ваньку! Так он в психушке лежит. На ре-би-али… ре-а-би-ли-тации!

— И давно? — не удивился Артём.

— Давно-о-о! Кукушка съехала у него, вот и лежит. — Дверь резко захлопнулась, обрубив полосу света.

— Ну и гадюшник, — Виктор чиркнул зажигалкой. — Постой, я тут где-то знак анархии нацарапал. — Он стал водить слабым пламенем по стене. — Нашёл! Молодость вечна!..

Артём тихо улыбался в мерцающем свете — словно бы он стоял не в загаженном подъезде, а в церкви — и с грустью вглядывался в причудливый «иконостас».

Спустившись вниз, друзья молча потоптались у подъезда, присели тут же на лавочку покурить. Ждать было некого и нечего, кроме неприятностей. Город накрыла ночь. Со стороны цыганского посёлка выли собаки. Из подвальных окон тянуло ржавчиной и гнилью. Неподалёку смеялись подростки, ритмично выкрикивая слова похожие на стихи. «Нет, не гопники», — Виктор поднял голову, но звёзды, видно, затерялись в тополиной листве. Он закрыл глаза и… полетел, вращаясь в космической невесомости, — прочь от Земли.