Евгения Овчинникова - Иди и возвращайся

Потом переместились в папину спальню, где Улитка добралась до маминой одежды.

– О! Сейчас принаряжусь!

Улитка была чуть выше меня, и мамины платья были ей почти впору. Закрытое шерстяное платье с поясом – бежевое по колено, приталенное, с рукавами-крылышками; в нем мама была на последних фотографиях, – висело на Улитке как на вешалке, но она, кажется, этого не замечала. Крутилась перед зеркалом, поднимала волосы руками и строила гримасы.

Я глядела на Улитку и вспоминала маму. У нее-то спина всегда была прямая.

– Плечи развернуть, голову выше, – говорила она и стучала мне между лопаток.

Собранные в пучок волосы – вроде бы небрежно, но выглядело всегда аристократично. Быстрые, изящные движения.

Наконец Родик что-то почувствовал и сказал:

– Все, снимай.

– Куда снимать? Я так и пойду, – сообщила она и спросила у меня: – Можно же, да?

– Нельзя, блин! – ответил за меня Родик.

– Чего раскомандовался? У тебя никто не спрашивал, – отшила его Улитка.

Но тут Родик соскочил с кровати, и она поспешно сказала:

– Все-все, ладно, снимаю.

И она переоделась в свою одежду.

– Нам пора, – сказала я, показательно взглянув на экран телефона. И ушла надевать дежурное платье.

До театра на Рубинштейна мы дошли пешком. Прошли сквозь толпу на входе, сдали куртки в гардероб, присели на диванчике на втором этаже. Родик и Улитка явно гордились тем, что я пригласила их в театр. Мне стало стыдно, что я пожалела съеденного печенья и что нервничала, не увидит ли нас сейчас кто-нибудь из моих знакомых.

Давали «Волшебную флейту» Моцарта. Первые несколько минут ребята таращились на сцену, а потом начали переговариваться и хихикать, тыкая друг дружку под ребра. На нас недовольно оборачивались.

– Смотри, чё эт у него нарисовано, – шептала мне Улитка, показывая на Зарастро.

– Это масонские символы, – прошептала я в ответ и протянула программку.

Программка отвлекла их ровно на три минуты. Я не знала, куда деваться, особенно когда актеры стали бегать по залу – сидящий с краю ряда Родик пытался схватить их за полы одежды. Актеры уворачивались. Наконец объявили антракт.

У меня горели уши, но я делала вид, что все нормально, и повела их в дальний угол фойе.

– Как не стыдно, вы мешаете остальным! – возмутилась мне в лицо соседка по ряду – седая старушка, которую держал за руку благообразный старичок.

– Извините, они первый раз в театре, – ответила я, чувствуя, что лицо тоже краснеет.

– Сначала научитесь вести себя, потом идите в театр! – старушка не успокаивалась, хотя муж тянул ее в сторону от нас.

– Что, в самом деле сильно мешаем? – полюбопытствовала Улитка.

– Да. Сидите тихо в следующем отделении, – раздраженно ответила я.

– Пошли в туалет, – с вызовом ответила Улитка.

Мы с Улиткой спустились вниз и встали в очередь в женский туалет. Родик пошел в мужской. Когда мы вышли после второго звонка, он уже нас ждал.

– Нинка, тебе просили передать, – Родик протянул мне сложенную вдвое программку.

– Кто? – удивилась я. Мы поднимались по лестнице на второй этаж.

– Какая-то тетенька.

Я раскрыла программку. На ней обычной ручкой было написано: «ищи горошка на параде».

– Как она выглядела?!

– Ну-у-у… Тетенька как тетенька, – пожал плечами Родик.

– Куда она пошла?

Он молча ткнул пальцем в сторону выхода.

Я побежала туда. Люди шарахались от меня в разные стороны. Врезалась в толпу курильщиков на выходе – никого похожего. Пробившись на свежий воздух, рванула в сторону Невского, но через сто метров поняла, что если это была мама, то она почему-то не хочет, чтобы я ее видела, и наверняка уже там, где я ее не найду. Чего она боится? Чего хочет, назначая встречи и не приходя на них? И все же я побежала обратно по Рубинштейна, мимо ресторанов, мимо театра и дальше.

Ребята ждали меня в опустевшем фойе. Второе действие уже началось.

– Нинка, ты чего? – спросила Улитка.

– Ничего, – ответила я. – Идемте в зал.

Мы вошли и сели на последний свободный ряд. Мои гости могли здесь хихикать и переговариваться – их никто не слышал. Я каждую минуту разворачивала программку и читала наспех написанную фразу, пытаясь вспомнить, это мамин почерк или нет, но, кажется, я вообще его никогда не видела. Она всегда печатала на компьютере или отправляла мне сообщения. Ищи горошка на параде. Парад – понятно, сегодня шестое мая, речь о параде девятого. Но что за горошек? Она будет в платье в горошек?

Я не запомнила второго действия «Волшебной флейты». Судя по репликам искушенных театралов в очереди в гардероб, партию Папагено исполнял совершеннейший гений и будущая звезда оперы. Мы оделись и вышли на улицу. Мои гости, уставшие с непривычки, молчали и клевали носами.