Федор Московцев - На бетоне

Lexus LX на «блатных» номерах остановился на середине плотины Волжской ГЭС. Из машины вышел 34-летний мужчина. Он посмотрел на автомобили, остановившиеся позади его внедорожника, водители которых начали нервно сигналить, показал им средний палец, перемахнул через бетонный парапет, отделяющий проезжую часть от пешеходной дорожки… далее перемахнул через перила, и камнем рухнул вниз, с 45-метровой высоты. Оставив овдовевшей жене и двум малолетним детям долг в 1,5 миллиона долларов.

Придя домой после двух подряд суточных дежурств, 36-летний врач умер от острой сердечной недостаточности.

40-летний доктор, мой коллега, умер дома — пришёл домой после ночного дежурства, заснул и не проснулся. У него двое детей, дочь от первого брака и ещё одна — от второго. Известно, что он принимал антидепрессанты, чтобы справиться со стрессами на работе.

18-летняя студентка МФТИ (Московский физико-технический институт) не сдала зачёт по информатике, что послужило причиной суицида. Она выпрыгнула из окна 14-этажа общежития. Она была однокурсницей моего сына. Преподаватели настоятельно рекомендовали поговорить с детьми во избежание подобных эксцессов.

Разговор состоялся, многое из того, что было сказано, повторяется в этой книге (собственно, рабочее название произведения было "Разговор с сыном"). Строго говоря, самоубийцами не становятся, ими рождаются. Некоторый процент людей имеет суицидальный фон. И покончить с собой для них — это вопрос времени. Для реализации суицидальной идеи им нужен лишь предлог. Провал зачёта, измена любимого — любая причина сгодится. 12-летняя дочка знакомых прыгнула с этажа после того, как её обвинили в краже мобильного телефона. Это даже не было прямым обвинением, просто бездоказательное предположение, намёк. И это стало несовместимой с жизнью трагедией.

Данный опус не является мануалом безнадёжно больных. Это изобилующее многочисленными примерами из жизни повествование с некоторыми практическими выводами, адресованное людям, у которых имеется хотя бы минимум здравого смысла.

Жизнь большинства людей проходит в жёстком ритме. Нужда правит миром. Народ едва успевает делать только самое обязательное, чтобы выжить, работа-дом, дом-работа, на развлечения времени не остаётся. От принципов, как от дорогой в обслуживании игрушки, давно отказались, «гражданская позиция» тем более не по карману, на здоровье забили, люди идут по жизни только с самым-самым необходимым.

И тут такой вопрос начинается: почему некоторые срезают за одно движение столько капусты, сколько другим удаётся срезать за сто… или за тысячу?! То бишь одним платят 100 долларов в час, а другим — в месяц? И первые, соответственно, могут себе позволить вкалывать гораздо меньше, чем вторые, так что остаётся время (и средства) на лечение, отдых… и даже на «гражданскую позицию».

Некоторые говорят: «Кто на что учился».

В этом опусе вы не найдёте секрет мгновенного успеха, ибо, если бы он был известен автору, он бы не стал заниматься писаниной… Просто поучительные жизненные истории и выводы, — очевидные и не очень.

В сочинении, которое Вы сейчас читаете, собраны мои скудные мысли по поводу того, какой урон человеческим организмам наносит стресс, а также по поводу главного оружия против него — пофигизма… тьфу, пардон, стрессоустойчивости.

Впервые я задумался над этим на ночном дежурстве, когда писал посмертный эпикриз на доктора, умершего в моём отделении от повторного инсульта. Оба случились на работе на фоне повышения артериального давления выше 200 мм рт ст.

Так совпало, год назад, когда его накрыл первый инсульт, во время суточного дежурства (в ЛОР-отделении), принимал его тоже я, — дежуря, соответственно, в неврологическом отделении.

В этот раз повторное ОНМК, опять же, в вертебро-базилярном бассейне с бульбарными нарушениями, произошло 8 ноября. Пациента срочно госпитализировали в реанимационное отделение, далее, 11-го числа он впал в кому и был переведен на ИВЛ в связи с нарушением дыхания, и 19-го, во время моего суточного дежурства, в 21–10, скончался. Реанимационные мероприятия без эффекта.

Реаниматолог оформлял свои протоколы примерно до 23–00, потом передал историю болезни мне. И я приблизительно до 2 ночи писал посмертный эпикриз.