Мэтью Вайнер - Хизер превыше всего

Когда Карен влетела в квартиру, оказалось, что там жарища: отопление в здании не отрегулировали с учетом теплой не по сезону погоды. Она бросилась на кухню распахнуть окно, которое сама закрыла из-за шума, и поклялась себе, что больше никогда его не закроет. На кухне было по-прежнему светло, потому что соседний дом стоял совсем близко, не позволяя соорудить леса. Немного переведя дух, Карен высунулась в низкое окно, положила ладони на узкий подоконник и, глядя вниз с высоты десяти этажей, подумала, что из ее положения есть радикальный выход.

Поняв, что начинается паническая атака, она приняла две антигистаминные таблетки, запила их бокалом белого вина, села к кухонному столу и принялась составлять второй в своей жизни список, где одна колонка была озаглавлена «Причины, чтобы жить», а вторая – «Причины, чтобы не жить». Следовало ли вписать Хизер в верхнюю строчку первой колонки? Что-то начало проясняться, и Карен приступила к внимательному рассмотрению других возможностей, включая возвращение на работу в рекламу и подтяжку груди и век. Она понимала, что это неплохие планы, они помогут ей пережить пубертат Хизер, и что психологическая независимость – неважно, истинная или наигранная, – пригодится, когда дочь перебесится и вернется к ней. Разглядывая свою табличку, Карен также осознала, что Марк отсутствует в обеих колонках, – как за, так и против.

Когда Бобби покидал Гаррисон, у него было примерно 1200 долларов, частично полученных от государства в качестве пособия по смерти родственника, а частично собранных коллегами из хозмага, которые таким образом выразили свои соболезнования в связи с гибелью его несчастной матери. С помощью своего инспектора Бобби искал новую работу в разных местах и в результате оказался в мотеле длительного проживания в Северном Бергене, недалеко от района, который назывался Шоссе 1 и 9. Это было удачное место для поиска работы, поскольку мотель находился на заброшенном отрезке шоссе рядом с тоннелем Холланда. Пустующая полоса постепенно превращалась в автомобильное кладбище и склад запчастей для всего Нью-Йорка. Последовав совету администратора, отказавшего ему в приеме в другой магазин хозтоваров, Бобби стал караулить на шоссе вместе с мужчинами разного возраста, ожидая, пока один из водителей многочисленных грузовиков не наймет его в помощники за 50 долларов в день. Успех тут не гарантировала ни молодость, ни сила, так что он начал подражать мексиканцам, которые благодарно улыбались, даже испытывая недовольство. Кстати сказать, они никогда не предлагали ему выпить с ними утром пива и говорили по-испански в его присутствии, как если бы его не было.

Ежедневное, без выходных, стояние на парковке дало свои плоды: Бобби начал регулярно работать и откладывать деньги, а в перспективе мог даже стать постоянным членом манхэттенской рабочей бригады. В Нью-Йорке он прежде не бывал, не считая школьной экскурсии и поездки в цирк, поэтому по дороге на стройку у него захватывало дух. Сначала вдали перед ним открылась панорама города, а после поворота, сразу за выездом из тоннеля, он увидел огромные здания. Город был прекрасно спланирован и идеально поделен на кварталы, в каждую стальную коробку была помещена стеклянная; похожие один на другой автомобили были главным образом черными и тоже прямоугольными. Самая любимая часть дороги начиналась для Бобби после того, как они проезжали парк с густой листвой и конными копами и набирали приличную скорость: тут явственно ощущался ритм улиц – по проблескам неба над каждой пересекаемой авеню.

Зато на тротуарах Бобби нервничал. Его поражало, что столько людей проходят друг мимо друга, не вступая даже в секундный зрительный контакт. Это напоминало ему первые недели в тюрьме. Дополнительный дискомфорт вызывали запахи, нет, не дизельного топлива или мусора, а постоянный душок человеческого тела, как если бы кожа и дыхание всех проходящих мимо приванивали луком и рвотой. Непрерывный поток пешеходов и общий хаос на новом месте работы лишали Бобби возможности избегать контактов с этим смрадом, когда, например, пожилые тетки задавали ему в лицо свои тупые вопросы, держа в руке пластиковый пакет с теплым собачьим дерьмом. Порой его настолько мутило от запаха нафталина или человеческих выделений, что он скрывался в развороченной квартире на верхнем этаже, обычно над террасой, где можно было остаться одному, наслаждаться открывающимся видом и вдыхать только испарения рубероида.