Юрий Поляков - Треугольная жизнь [сборник]

Строгая таможенница как-то подобрела и песню дослушала до конца. Джедай отложил инструмент, посмотрел на вошедшую, схватился за сердце и объявил, что всегда мечтал полюбить женщину при исполнении. Таможенница улыбнулась нарисованным ртом и спросила:

– Ничего неположенного не везете?

– Везем, – с готовностью сознался Каракозин.

– Что?

– Стратегические запасы нежности. Разрешите вопрос не по уставу?

– Ну!

– Как вас зовут? Понимаете, я японский шпион. У меня секретное задание – выяснить имена самых красивых женщин в Белоруссии. Если я не выполню задание, мне сделают «кастракири»…

– Что?

– Самая страшная казнь. Хуже, чем харакири, в два раза…

– Ну, говоруны мне сегодня попались! – засмеялась женщина и заправила прядь под форменную фуражечку. – Лидия меня зовут.

– Как вино! – мечтательно вздохнул Джедай.

– Как вино, – многообещающе подтвердила она. – А багаж все-таки покажите!

Гоша, изумленно наблюдавший все это с верхней полки, мгновенно спрыгнул вниз и, подхалимски прихихикивая, начал показывать содержимое баулов. Лидия для порядку глянула багаж и лишь покачала головой, обнаружив под пластмассовым цветником промышленные залежи американских сигарет «Атлантис» и бутылки с национальной гордостью великороссов – водкой.

– А этот? – Таможенница кивнула на Юрия Арсеньевича, спавшего тем безмятежным алкогольным сном, после которого страшно болит голова и трясутся руки.

– А это профессор. Он книжки везет, – объяснил Джедай и кивнул на багажную нишу, откуда свешивались лямки огромной сумки.

Гоша, успевший вернуться на свою верхнюю полку, сделал Каракозину страшные глаза и даже крутанул пальцем у виска.

– Какие еще книжки? – удивилась таможенница.

– А вот – образец! – Джедай взял со столика и протянул ей «Перипатетиков».

– Боже, чем только люди не торгуют! Совсем народ дошел… – не по уставу вздохнула Лидия и, бросив на Рыцаря шальноватый взор, вышла из купе.

Следом за ней Гоша вытолкал и Джедая, предварительно сунув ему в руки сложенные в маленькие квадратики доллары. Тот вернулся минут через десять со следами помады на щеке и молча отдал сдачу.

– Смотри-ка, на пять долларов меньше взяла! – изумился Гоша.

– Любовь с первого взгляда! – поддел Башмаков. – Что же дальше будет?

– Ничего не будет, – вздохнул Каракозин и грустно уставился в окно.

Тем временем состав загнали в специальное депо и стали поднимать на домкратах, чтобы заменить колеса.

– А вы знаете, почему у нас железнодорожная колея шире? – спросил Башмаков.

– Кажется, царь Николай Первый так распорядился? – предположил разбуженный философ.

– Совершенно верно. Инженеры его спросили: будем как в европах дорогу строить или шире? А он им и ответил: «На хер шире?» Вот они и сделали почти на девять сантиметров шире…

– Всего-навсего? – удивился Башмаков.

– Я думаю, это просто исторический анекдот, – заметил Юрий Арсеньевич, облизывая пересохшие губы.

– Анекдот не анекдот, а птица-тройка навсегда обречена менять колеса, чтобы въехать в Европу! – Джедай глянул из снующих внизу железнодорожников.

– Пожалуй, – согласился философ. – Чаадаев сказал однажды: «…Мы никогда не будем, как они. Наша колея всегда будет шире…»

– И длиннее! – добавил сверху Гоша.

– Разумеется, – подтвердил профессор. – А как вы полагаете, у проводников есть пиво?

– Лучше чайком! – посоветовал Башмаков. – Сидите, я принесу.

Когда он воротился, неся в каждой руке по два стакана, спор в купе продолжался.

– А почему именно мы? – возмущался, свесившись с верхней полки, Гоша: после кодирования он стал страшно нетерпим к чужим мнениям.

– А почему они? – не соглашался Джедай.

– А почему мы должны делать колею уже?

– А почему они – шире?

– Может, нам еще на ихний алфавит перейти?

– Может, и перейти!

– По сути, – примирительно сказал философ, радостно отхлебнув чайку, – вы сейчас повторяете давний спор славянофилов и западников. Западники, фигурально говоря, считали: хватит играть в особый путь, мы должны сузить колею, чтобы беспрепятственно въезжать в Европу и со временем влиться в мировую цивилизацию! А славянофилы им возражали: нет, широкая колея – наша национально-историческая особенность и менять ничего не нужно. А Европа, если хочет с нами дружить, сама пусть свою колею расширяет… Каждый по-своему прав, а в итоге – тупик!

– Нет, должен быть какой-то выход, – твердо сказал Джедай. – Просто крутой поворот иногда издали кажется тупиком.