Юрий Поляков - Треугольная жизнь [сборник]

Однако, все обдумав, я решил: такая развязка больше подходит писателю-мистику, а мне, реалисту, хоть и гротескному, не подобает выпутывать героя из сложной жизненной ситуации сверхъестественным способом в духе Гофмана и Кафки. Я как-то уже ссылался на слова моего учителя Владимира Соколова: «Стиль у автора появляется не тогда, когда он знает, как должен писать, а когда он понимает, как писать не должен». И я оставил Тапочкина, сорвавшегося с балкона, висеть между небом и землей, чем, собственно, он и занимался (в переносном смысле) всю жизнь.

В результате редкая моя встреча с читателями обходится теперь без вопросов: а не сорвется ли Башмаков вниз, сумеют ли соединенными усилиями жена и любовница спасти этого милого никудышника? С одной стороны, такие вопросы меня раздражают, ибо, подвесив героя, я, как мне думалось, переосмыслил и развил образ гоголевского Подколесина, тот, как вы помните, выпрыгнул от марьяжных сомнений в окно. Однако горячее участие читателей в судьбе Тапочкина косвенно подтверждает, что мне удалось написать чрезвычайно живой, волнующий образ. А это очень важно для сочинителя! Ведь новое слово в литературе – это прежде всего новый, живой герой. Те, кто полагает, будто новаторство заключается в том, чтобы писать тексты без точек и запятых, а также превращать фекалии в участников событий, ошибаются. Новизны в этом не больше, чем счастья в лотерейном билете.

Однажды я зашел в свою сберкассу на Хорошевском шоссе, где меня хорошо знали. Заглянул в окошечко, кассирша меня узнала, всполошилась:

– Ой, одну минуточку, у нашей управляющей к вам очень важный вопрос!

Она убежала и вскоре вернулась с начальницей, строгой немолодой блондинкой.

– Юрий Михайлович, ну как же так? – набросилась на меня блондинка.

– А что такое?

– Мы тут с девочками переругались. Башмаков жив или нет? Он ушел от жены?

– Не знаю…

– Как это вы, автор, и не знаете?! А нам, читателям, в таком случае что делать?! – нахмурилась управительница.

В общем, идя навстречу озабоченным читателям, я решил в романе «Грибной царь» дорассказать, чем закончилось висение моего «эскейпера» на балконе. Жена и любовница общими усилиями втащили его в квартиру, и Башмаков после мучительных колебаний остался… с обеими.

Еще меня часто спрашивают о том, как я отношусь к 8-серийному телевизионному фильму, снятому по роману «Замыслил я побег…» режиссером Мурадом Ибрагимбековым. Фильм неплох, хотя, по-моему, тот диалог жанров, который возможен в литературном произведении, будучи перенесен в кино, оборачивается безжанровостью и сбивает с толку зрителей. У меня, кстати, большой опыт по части экранизаций, начиная с нашумевшего фильма «ЧП районного масштаба» Сергея Снежкина. Вместе с «Маленькой Верой» Василия Пичула эта лента в 1988-м стала символом перестроечного кино: и в смысле смелости, яркости и в смысле злого, скоропортящегося мифотворчества по отношению к советской цивилизации. Как говаривала моя покойная бабушка, вспоминая дореволюционную молодость: «При царе жили хорошо, но был гнет!» Вот и Мурад, воссоздавая доперестроечное время, руководствовался не столько моим романом, сколько теми идеологическими штампами, которые сформировались в постсоветский период, когда он формировался как художник. Некоторые сомнения возникли у меня, когда я отсматривая рабочие материалы, обратил внимание на то, что во всех комнатах райкома ВЛКСМ, где служит герой, висят исключительно портреты Карла Маркса.

– Слушай, – спросил я. – А почему у тебя везде Маркс?

– А разве его там не было?

– Нет, конечно… Может, в двадцатые-тридцатые и вешали, а в мое время уже нет.

– А кого же вешали?

– Ну, в зале заседаний висели, конечно, портреты Ленина, Брежнева, а в рабочих комнатах – плакаты Олимпиады, афиши «Веселых ребят», «Машины времени», «Песняров»…

– Да ты что?! Не знал…

– А ты в райкоме разве ни разу не был? – подозрительно спросил я.

– Нет.

– Подожди, но ты же выезжал за границу?

– Выезжал.

– Но ведь характеристику для выезда утверждали на бюро райкома после собеседования.

– А мне домой приносили! – весело сознался Му-рад, отпрыск влиятельного в советском Азербайджане творческого клана Ибрагимбековых.

Это, конечно, хорошо, что в молодости он избежал гримас комсомольской бюрократии. Например, мою жену в 1977 году, когда я служил в армии, не выпустили в Польшу: она не смогла ответить на вопрос, в чем суть принципа демократического централизма. Но дело в том, что из знания вот таких деталей, подробностей и даже нелепостей эпохи и складывается достоверная художественная картина времени. Иначе можно скатиться до такой версии XVIII века, которую я своими глазами видел и своими ушами слышал, случайно наткнувшись на сериал про благородных девиц: