Эшколь Нево - Три этажа

Понимаешь, Михаил, с тех пор как тебя не стало, меня никто не обнимал. Никто не прикасался ко мне с такой нежностью. Мне неожиданно выпал шанс разделить хоть с кем-то бремя одиночества.

– Спасибо! Спасибо! Тысячу раз спасибо! – сказала Хани и выпустила меня. Ее руки все еще держали меня за талию, но хватка ослабла так же резко, как началась. Я была совершенно сбита с толку.

– Вы даже не представляете, насколько то, что вы мне сейчас сказали, для меня важно! – воскликнула она. – В последние недели, Двора, мне немного не по себе… Я как-то потеряла уверенность в себе… Вернее сказать, уверенность в том, что я вообще существую, понимаете? И то, что вы тоже его видели… и что у него была зеленая сумка… Это значит, что третьей совы не будет, понимаете?

Я ничего не понимала. Не понимала, кем был тот худой мужчина. И что он делал в квартире Кацев. Какая связь между ним и совами. Тем не менее я ей кивнула. В конце концов, чувства, которые она описала, были не совсем чужды и мне. В конце декретного отпуска, с Адаром, со мной творилось то же самое. Потому-то я так быстро и вышла на работу. Я чувствовала, что за долгие часы сидения дома во мне что-то начинает рассыпаться. Что меня охватывает паралич воли; желание на все махнуть рукой и с головой нырнуть в тоску, подчинившись призывному пению ее сирен. Это было так страшно и будило такое чувство вины, Михаил, что я не могла довериться даже тебе. Именно поэтому я отказалась от второго. Я имею в виду, от ребенка. Мне хватило одного взгляда на бездну, над которой натянута тонкая ниточка душевного здоровья, чтобы испугаться: а вдруг в следующий раз я в нее упаду? И я вернулась на работу, потому что там хотя бы знаешь, с чем имеешь дело.

Ты и правда удивлен, Михаил? Мне кажется, что нет. Мне кажется, в нашей совместной жизни нет ничего, что могло бы тебя удивить. В сообщениях, которые я тебе оставляю, нет никаких страшных тайн из прошлого. Какую великую тайну каждый человек скрывает от мира? Тайну своей уязвимости. Но я открывала тебе эту тайну каждый божий день.

А вот что касается событий, которые произошли после твоего ухода… Тут, я думаю, мне удастся заставить тебя по меньшей мере недоуменно вздернуть бровь. Но не будем забегать вперед. Ты ведь любишь, чтобы факты излагались по порядку. Начало, середина и конец.

– Я сейчас позвоню в пару мест, – сказала Хани. – Если сумею найти бебиситтера, я с вами поеду.

– Хорошо, – ответила я. Хотела добавить что-то вроде: «Вы правильно сделали, что вернулись на работу». Или: «Если вас снова обуяет страх перед пропастью, приходите ко мне на чашку чая. Чашка чая, выпитая в нужный момент, способна творить чудеса». Но Хани уже ушла вглубь квартиры вслед за детьми, словно рыбка, проглоченная морским анемоном.

Поэтому я промолчала.

И спустилась этажом ниже.

У Рут совсем недавно закончился семидневный траур по Герману. Поэтому я решила сначала постучать в квартиру напротив, где живет адвокатша. Я уже поднесла палец к двери, но меня остановил раздававшийся из-за нее мужской голос. И дело было не в словах, которые он произносил. Из-за закрытой двери слов особо не разберешь. Дело было в его интонации. Ты бы и сам без труда ее узнал: обычно таким тоном говорят подсудимые, когда присяжные уже вынесли обвинительный приговор и остается только дождаться решения судьи о сроке заключения.

Муж адвокатши просил о помиловании. Когда о помиловании просят женщины, они плачут. Когда о помиловании перед вынесением приговора просят мужчины, они напрягаются всем телом, чтобы не разрыдаться, и голос у них ломается, скачет от баса к фальцету, словно они внезапно вернулись в переходный возраст.

Адвокатша отвечала ему холодным, ровным, безжалостным тоном. Он заговорил громче, а молящие интонации стали еще явственней. Я услышала, как скрипнул стул. Затем – звуки его шагов. Так всегда бывает: тот, кто просит, должен двигаться, а тот, кого просят, может сидеть. Муж адвокатши еще возвысил голос: «Послушай, Айелет!» Продолжения я не расслышала, мешал шумовой фон. Но мне и этого хватило. Я убрала палец от двери и развернулась. Я понимала, что, если сейчас к ним постучу, против своей воли окажусь замешана в семейную драму.

Ты замечал, Михаил, что в моем присутствии люди почему-то начинают выставлять напоказ свои разногласия? Я легко представила себе эту сцену: вот я к ним вхожу, и они, преодолев первое смущение, немедленно принимаются обвинять друг друга. Скорее всего, причиной их ссоры послужила измена мужа. Что еще может заставить мужчину так каяться, а женщину – любую женщину – взять на себя роль прокурора? А может, я ошибаюсь. Может, причина в другом. Они находятся на том витке супружеской жизни, когда дети еще малы, а потребности мужа и жены прямо противоположны; в результате у каждого из них есть собственный список претензий к другому, и чем дальше, тем этот список делается длиннее.