Эндрю Круми - Музыка на иностранном

Роберт положил скрипку обратно в футляр и зарылся в ворох принесенных им партитур.

— Что бы нам такое сыграть, Чарльз? Может, начнем с Моцарта?

Они выбрали одну сонату. Кинг никогда раньше не играл дуэтом, и с непривычки ему было трудно держать ритм и не выбиваться из темпа со скрипкой. Хорошо еще, что соната была не особенно сложной.

В субботу он снова встречался с Энни — той самой женщиной, рядом с которой беспробудно проспал всю ночь на прошлой неделе, как раз накануне знакомства с Робертом. Он предпочел бы в тот вечер побыть один, но она заявилась к нему без предупреждения, да еще и захотела остаться на ночь. Для Кинга их отношения уже закончились. Для него они стали как парализованная конечность, которая атрофировалась до такой степени, что единственный метод лечения — ампутация.

Они дошли уже почти до da capo. [9] Da capo — музыкальный термин, означающий повторение части произведения с начала и либо до места, обозначенного Fine — «конец» (da capo al fine); либо до знака «сенио», затем переход к окончанию (da capo al senio poi coda).

— Повтор играем? — спросил он.

— Ага. — На страницу назад, и снова — главная тема.

Энни была на три года моложе Чарльза, ей было двадцать четыре. Она работала учительницей в школе, и они познакомились в музее Фитцвильяма, куда Кинг забрел поразмыслить над одним хитрым расчетом, который никак ему не давался. Она привела на экскурсию группу школьников и водила их от экспоната к экспонату, а он неотрывно следил за ней взглядом, так что она не могла его не заметить. Поначалу, когда их взгляды встречались, она оставалась совершенно бесстрастной, разве что чуточку озадаченной. А потом, когда она в энный раз прошла мимо Кинга, она улыбнулась ему и, похоже, хотела заговорить, но лишь пожала плечами — вот, мол, приходится таскаться с толпой неугомонных детишек по скучным музеям, потому что кто-то там из начальства решил, будто школьникам это нужно. Наконец она велела детям достать альбомы и дала им задание нарисовать, что им больше всего запомнилось в музее. Дети горохом рассыпались по залу, а она наблюдала за ними, стоя в углу — и тут уж Кинг не упустил благоприятной возможности подойти познакомиться. Через два месяца, лежа с ней в одной постели, он уже дрых без задних ног до половины десятого.

Кинг слегка сбился, но поправляться не стал — иначе он сбился бы с ритма. Он начал слегка упрощать сложные пассажи, чтобы не отставать от скрипки. Когда они доиграли эту часть сонаты, он предложил повторить ее — ему хотелось сыграть как следует; на сей раз получилось вполне пристойно, и он остался доволен собой. Не делая паузы, они перешли к следующей части — менуэту.

Кинг был твердо намерен расстаться с Энни: память о ее теле навсегда вытеснила воспоминания о той первой ночи и о тех первых минутах, когда она шла по музейному залу или наклонялась к детям, чтобы что-то им объяснить, — а он впитывал взглядом каждое ее движение, каждый изгиб ее тела. Сейчас он не чувствовал к ней ничего. Вместо чувств — абсолютная пустота. И ее тело было лишь частью этой бесконечной, безбрежной пустоты. Его пальцы играли одну и ту же последовательность аккордов — и каждый аккорд, хотя и повторявшийся без изменений, все равно каждый раз был другим; каждый аккорд был как новая тайна, новое обещание, зародыш нового мира — другой, новой жизни, которая обязательно будет лучше, пусть даже совсем чуть-чуть. Ах, если б реальная жизнь была бы такой же неоднозначной, такой же неповторимой, как музыкальный фрагмент! Но нет: теперь он уже и не вспомнит ту радость открытия, то ощущение соприкосновения с тайной, когда он впервые увидел Энни — как она шла по музейному залу, и в каждом ее движении было что-то загадочное, недосказанное.

Началось повторение менуэта — но тема звучала по-новому. Скрипка играла теперь совсем рядом, буквально над ухом у Чарльза. Он слышал дыхание Роберта, его едва сдерживаемые вздохи. Музыка объединила их, они словно стали частью друг друга. Теперь Кинг знал Роберта так же хорошо, как знал эту мелодию. Финальные аккорды — и тишина.

Молчать Кинг не мог.

— Неплохо у нас получилось. — Он повернулся к Роберту — на лице у того были написаны одновременно и удовольствие, и та напряженная сосредоточенность, которая захватила их обоих во время игры. Роберт согласился: и вправду неплохо.

Кинг предложил передохнуть и выпить чаю — он отправился на кухню, а Роберт снова уселся за пианино и наиграл несколько тактов из Моцарта. Потом Роберт тоже пришел на кухню, и Кинг почувствовал, как тот подошел очень близко к нему и встал рядом. Роберт взял заварной чайник и отнес его в комнату. Кинг вернулся в гостиную, и они устроились в креслах. Кинг заговорил о политике.