Эдвард Кэри - Кроха

Адвокат моего наставника Жиб, похожий на юркую мышку, сообщил мне о завещании и о подробностях с наследством.

– Все завещано одному человеку, – объявил он. – Вам.

Мне? Крошке? Анне-Марии Гросхольц? Вы уверены? Все-все мне? Ну нет, это неправильно. Дайте-ка я взгляну на бумагу еще раз. Этого не может быть. Скажите честно: вы не лжете мне? Меня так легко обмануть. Обман не станет для вас великой победой. Прочитайте мне вслух, прошу вас.

– «… Анне-Марии Гросхольц, равной мне в мастерстве».

Я невольно прижала ладонь к губам.

– Это про меня! Это же я Анна-Мария! Мне заплатили! Наконец мне заплатили!

Теперь у меня был собственный дом. Мне его оставил дядюшка.

– Однако, – продолжал Жиб, – имеются долги.

Мой наставник остался должен хирургу, двум портным, слесарю, торговцам воском, кроме того, он не выплатил налоги за прошлый год, всего же его долги составили 55 тысяч ливров. Это была невероятная сумма. В этих долгах можно было утонуть.

Я почти подошла к концу, остались кое-какие мелочи. Я пыталась найти тех, кого знала: но все исчезли. Однажды, и я это не придумываю, на разрушенном крыльце Обезьянника я обнаружила пирог. И сразу поняла, что его там оставила Флоранс Библо. Это она так извинялась? Я швырнула пирог в сточную канаву. Больше я не видела ни ее, ни ее пирогов. Теперь я была владелицей предприятия, важной персоной. Жак-Луи Давид во время своего заточения в Люксембургском дворце даже написал мой портрет.

Я оказалась в числе тех немногих, кто его там навещал, да и ему было не особенно что еще рисовать. А я не возражала. Маленькая женщина в черном. На коленях я держала Марту, хотя по-хорошему там должна была бы сидеть маленькая Мария-Шарлотта, но и Марта сгодилась. Я настояла на том, чтобы он изобразил меня прикрывшей рукой лицо: я еще не была вполне готова выставить себя на всеобщее обозрение.

Он протестовал, говоря, что не может меня как следует рассмотреть и что не надо прикрывать лицо рукой.

– Прршшу вашш!

Но я не уступила. Мое лицо на картине осталось таким же неясным, как у куклы у меня на коленях. Это могло быть любое лицо – вариантов хоть отбавляй.

Итак, как рассчитаться с долгами? Пятьдесят тысяч ливров.

Я заняла денег. У оптового торговца гипсом – ведь что ни говори, его предприятие жило за счет моего предприятия. Но этого было недостаточно. Мне требовалось проявить хитроумие. Мне было тридцать четыре, и у меня было дело. Стало ясно, что, если не действовать быстро, я могу потерять все. На Обезьянник, этот покосившийся домишко, было больно смотреть. Я распродала земельные участки справа и слева от старого здания, распорядилась убрать обломки и мусор. Со временем я надеялась выставить там кое-какие из старых изваяний, ведь со временем они, возможно, вновь станут популярными.

Я осталась совсем одна, с одним лишь манекеном, сшитым по меркам Эдмона. Так оно теперь и будет, думала я. Буду сидеть, напялив на голову новенький холщовый чепец. Но, с другой стороны, я же не вдова Пико. Мне предстояло много чего сделать, причем надеяться было не на кого. Нельзя было сидеть сиднем. От отчаяния люди принимают плохие решения. Так вот.

Ради собственного спасения мне пришлось заключить вполне заурядный союз: я вышла замуж. Слухи распространялись быстро. Люди считали, что Куртиус нажил многомиллионное состояние. Это была неправда, но, по крайней мере, он владел Обезьянником, а теперь его хозяйкой оказалась я. Меня стали осаждать мужчины. Оно и понятно: люди голодали, возможностей разбогатеть было мало. Один все демонстрировал мне столбики чисел в записной книжке и чернильные наброски своих архитектурных проектов. Почему бы и нет…

Пятого октября 1795 года на улицах снова возникли беспорядки со стрельбой. Двадцать шестого Жак-Луи Давид получил амнистию. А двадцать восьмого в префектуре департамента Сены города Парижа, в грязной комнатушке без какого-либо торжественного убранства, где на длинных скамьях, стоящих в несколько рядов, невесты в простецких платьях и женихи в простецких костюмах дожидались, когда их позовут на регистрацию, Анна-Мария Гросхольц и Франсуа Тюссо вступили в законный брак.

– Это будет чисто деловая сделка, – предупредила я гражданина Тюссо, и гражданин Тюссо, засунув свою записную книжку в нагрудный карман сюртука, согласился.