Ринат Валиуллин - Безумие белых ночей

— Как ты думаешь, может ли крепкая дружба перерасти в крепкую любовь? — закончила Шила с блинами и застряла у окна в одном халатике.

— Все зависит от крепости напитков, — подошел я и обнял Шилу, прижав телом к подоконнику.

— Значит, может?

— Да, несомненно, но временами возможны побочные эффекты: тошнота и аллергия. К Марсу сегодня полетим? За город.

— Обещали дождь. Что мы там будем делать? В лесу в дождь скучно.

— В бильярд играть.

— Меня это не вдохновляет.

— А, я знаю, теперь тебя вдохновляют только твои выдающиеся груди. Они растут не по дням, а по часам. Уже четвертый, наверное, — обнял я их ладонями.

— Ты что? Четвертый у Вики.

— Да? Мне кажется она одна сплошная грудь.

— Ну, она же кормит сейчас.

— Скоро и тебе предстоит. В любом случае, твоя мне дороже всех вместе взятых, — начал я твердеть и все сильнее прижиматься к жене.

— Ага, уже пастеризованных тобою. Может, этого тоже надо покормить? — кивнула копной волос на воробья за стеклом Шила. Тот примостился на жердочке карниза и внимательно наблюдал за нами.

— Ты, как видишь дичь, сразу хочешь ее покормить. Может, он просто порно хотел посмотреть.

— Какие у него внимательные зрачки. Как ты думаешь, нас видно из дома напротив?

— Конечно, возможно, в воробья встроена камера, и все следят по большому экрану за каждым нашим движением. Не бойся. — Я опустил занавес. — Кина не будет. Спектакль только для своих.

Я оказалась в Умео в двадцать два года. Уехала туда на практику после окончания курса. Подальше от дома, чтобы мальчишки мои забыли и не подрались, и не погибли на дуэли, хотя, как мне кажется, я того стоила. Артур постоянно писал Шиле большие пространные письма, Марс за все время прислал только одну открытку с видом красной планеты: «Венера моя, ты не думай, я за тобой наблюдаю с неба». Странное время шведских столов и шведских семей. Артур в это же время служил где-то на одной параллели в Мурманской области. По почерку было заметно, что армия потрепала его немного. «Кто я здесь? Я являюсь 2-летним растением. Сложно осознавать, что мозги твои не нужны никому, нужна только физика». В этой строчке я была абсолютно солидарна с армией. «Полярный круг — это особенный круг людей из военных, сосланных, конченных железнодорожных пьяниц. Первый раз попробовал самогон. Здесь еще популярен огуречный лосьон. Его разбавляют водой, отчего он становится белым». «Здесь немногим лучше. БезУмео. Разбавлены улицы, людей так мало, особенно вечером, что порой ощущаешь себя на дне мертвого моря, — отвечала я ему. — Стараюсь привыкнуть к одиночеству городка и однообразию шведского стола. И как бы ни пыталась стряхнуть с себя его тоскливое настроение, не выходит».

К одиночеству Шила привыкла быстро. Скоро она уже не могла без него, без Умео. Вот оно — настоящее безУмео. В древнем городке не было ничего особенного, разве что мощные стены старых домов (точно за такими же крепостями жили и души самих шведов) и широкая река, что впадала в Ботнический залив. Шила часто выбиралась на набережную, стояла на одном берегу и смотрела, будто на Родину, на противоположный. Родина была дальше, со всеми своими березками, Березовскими и подберезовиками. Хотя берез хватало и в Умео.

Взгляд реки дрожал. Так сильно она была расстроена, что даже ресницы хлопали не в такт. Точно так же расстроился и Артур, когда узнал, что я на год уеду в Умео:

— Что вы на меня так смотрите?

— В ваших глазах что-то есть. Томные и с поволокой.

— Ресница попала, не мечтайте.

— А хотелось бы.

— Ты веришь в будущее? — застегивала она кофточку.

— Конечно.

— Я тоже, но завтра я уеду.

В хорошую погоду Шила ходила по набережной к мосту, некоторое время стояла на нем, любуясь бурлящей под ногами холодной глубокой рекой. Здесь она даже начала со скуки курить. Ей нравилось, не докурив, кинуть сигарету вниз. «Только ради этого стоило научиться». Та на какое-то время загорелась еще ярче, упала и зашипела, как всякая женщина, которую бросили: «Все вы мужчины такие, сначала целуете так вдохновенно, потом так бесцеремонно с моста, в воду». Скоро она узнала, что Марс женился. Значит, никаких дуэлей, можно было возвращаться.

Когда настроение мое было хорошее, это значило только одно — я иду в ногу со временем. В противном случае оно постоянно уходило. Уходило туда, где мы никогда бы с ним не встретились. Сегодня я отчаянно не хотел упускать его из виду. Хотя в моей экстремальной выездке, в моем тухлом галопе было маловато правды. Мне на пятки наступал тот самый период, когда человек уже не жаждет приключений, я отдал ключ от них на хранение своей жене. Чтобы она заперла нас двоих в этом самом периоде, в котором мы жили душа в душу, в котором любовь уже не старела, а только хорошела. Тела? Может быть, потому что цепляются за видимое, осязаемое, они все еще ищут дозу своего обаяния в глазах других: «Ты совсем не меняешься», «вечно молодая», «годы тебя не берут», «с каждым годом ты все краше». Хотя последнее могло относиться к косметике. Ложь приятно было намазывать на бутерброд будней, что ни говори. Потом жуешь долго-долго, смакуешь. Я фильтровал, оставляя в голове только приятные моменты, у Шилы все было иначе, она могла долго заедать послевкусие каких-то нелепых оскорблений, прямых или косвенных. Вся проблема была в том, что она не умела «забить», значит ей было не «наплевать». «Что, опять на работе прививки были?» — «Какие прививки?» — «Комплексы, которые тебе прививают». Или: «Зачем ты притащила домой эту рассаду?» — «Какую рассаду?» — «Досаду, вон, уже колосится в твоем сером грунте, — гладил я ее по голове. — Никого не слушай, ты самая красивая». — «Тебе легче, ты меня любишь». — «А ты?» — «Очень, но хотелось бы еще больше. Как мне любить тебя еще сильнее?» — «Да какое это имеет значение. Главное, меня».