Нед Виззини - Это очень забавная история

– Ага. Трансик уже вышел. Сегодня после обеда. Что, приставал к тебе?

– Ага.

– Смитти всегда ему разрешает, его это прикалывает.

– Но как же он выписался и вот так просто ушел? Разве не будет никакой вечеринки?

– Нет, конечно. Отсюда никто не любит уходить. Выйдешь – и что тебя ждет? Снова на улицу или в тюрьму. Или как у меня – искать свои вещи по штрафстоянкам. А вот ты – особый случай: парень из нормальной, обеспеченной семьи, странно, что вообще сюда попал. Да и к тому же тут постоянно кого-то выписывают – замучаешься устраивать вечеринки. А то бы мы с тобой кончили как друзья «номер один» и «номер два».

У меня на подносе – выплюнутая каша из ошметков курицы и сока.

– Хамбл, ты такой шутник, – говорю я ему.

– Да, я такой. Со мной весело. Жаль, что я тут, а не на сцене: мог бы зарабатывать шутками.

– Ну и почему ты не попробуешь себя на сцене?

– Я уже старый.

– Я за салфетками. – Встаю из-за стола и направляюсь к Смитти, который вручает мне стопку салфеток. Возвращаюсь к столу и вытираю поднос, потом приступаю к груше.

– А у тебя появилась тайная поклонница, – говорит Хамбл. – Оно и немудрено, ты же такой красавчик.

– Чего-чего?

– Она была тут, посмотри на свой стул.

Я встаю и оглядываю стул. Там лежит буквами вниз какая-то бумажка. Я переворачиваю ее и читаю: НАДЕЮСЬ, ТЕБЕ ЗДЕСЬ НРАВИТСЯ. ЗАВТРА В ЧАСЫ ПОСЕЩЕНИЯ ПОСЛЕ 7.00–7.05. Я НЕ КУРЮ.

– Ну вот, видишь? Это тебе оставила твоя девчонка с порезанным лицом, – торжествует Хамбл, вставая из-за стола. – Я так и знал. Ты уже выглядишь как достойный соперник, я тебе скажу. Похоже, придется за тобой присматривать.

Он кладет поднос на тележку и встает в очередь за таблетками. Я сворачиваю листочек и кладу в карман, в котором обычно ношу телефон.

– Крэйг, дружище! Тебя к телефону!

Я сижу с Хамблом возле курилки, у них тут перекур в десять вечера, и вспоминаю, где же я был вчера в десять вечера: вроде бы только залез спать в мамину кровать. Хамбл не курит, говорит, что это противно, но все остальные дымят в свое удовольствие, включая паренька, который боится смены гравитации, и крупную девушку, Бекку, хотя думаю, им еще нет восемнадцати. Все они: Армелио, Эбони, Бобби, Джонни, Джимми, – какими бы психами ни выглядели, без проблем притопали в верхний левый коридор шестого северного и спокойно сидят себе на кушетках, ждут выдачи сигарет: каждый получит свою марку, только это не госпиталь им предоставляет, как я узнал, а они с этими сигаретами уже поступили, и медсестра хранит их пачки в специальном лотке, а потом выдает понемногу. Взяв из своей пачки сигарету, пациенты один за другим бредут мимо медсестры Моники, которая подставляет каждому зажигалку, а потом проходят в красную дверь. Как только дверь закрывается, все разом начинают говорить, как будто долго копили все несказанное, а теперь, когда курят, выдают слова вместе с дымом.

– Ну что, Крэйг, как тебе первый день? – спрашивает меня Моника, уже пять минут как закрыв дверь. – Я смотрю, ты не куришь.

– Не курю.

– Ну и хорошо – ужасная привычка. Многие в твоем возрасте уже курят.

– Да, большинство моих друзей. А мне, ну, знаете… никогда не нравилось.

– Похоже, ты потихоньку привыкаешь к жизни в отделении, к нашим порядкам.

– Ага.

– Это очень хорошо. Завтра поговорим о том, как ты адаптируешься, как чувствуешь себя.

– Ладно.

Хамбл тут как тут:

– Ты не смотри, что он такой тихий, в тихом омуте, знаешь…

– Правда, что ли? – удивляется Моника.

А я ищу глазами блондинку Ноэль (кстати, надо не забыть, что у нас встреча), но ее нигде нет, как и Соломона. Рядом с Хамблом сидит, как он ее назвал, Профессорша и смотрит на нас своими выпученными глазами. Вдруг ни с того ни с сего Хамбл начинает рассказывать нам с Моникой про свою давнюю подружку, у которой были, как он выразился, «соски – ну чисто поросячьи хвостики, вроде картофельных зажарок, я не шучу». Моника заходится смехом, а Профессорша говорит, что Хамбл просто отвратителен. Моника говорит, что посмеяться иногда не грех, и спрашивает, не расскажет ли она тоже что-нибудь.

– Да-да, мы же знаем, что в молодости вы знатно покуролесили, мадам Профессор, – присоединяется к просьбе Хамбл.

Профессорша впадает в мечтательную задумчивость, да так, что я опасаюсь, не хватит ли ее припадок. А потом приятным голосом с носовым прононсом начинает свой рассказ:

– Много было у меня парней, но мужчина мечты – только один.