Джейн Джонсон: Преданное прошлое

К несчастью для всех нас, мы с Майклом туг же почувствовали взаимное влечение. Едва встретившись взглядами, мы оба испытали электрический разряд, а в какой-то момент в ходе этого первого вечера в переполненном маленьком баре возле театра «Ковент-Гарден» он вполне преднамеренно погладил меня по попке, что привело позднее к катастрофическим последствиям. Три недели спустя, после долгих и многозначительных переглядываний и прикосновений, мы с ним переспали.

— Я не могу сказать об этом Анне, — заявил он в тот же вечер непререкаемым тоном. А я, упустив эту первую же и самую подходящую возможность развязать начавший затягиваться узел, лежала рядом с ним, совершенно потрясенная случившимся соитием и чувством вины, и легко с этим согласилась. После чего признаться в нашем совместном грехе и измене становилось все более затруднительно, просто невозможно.

На их свадьбе я была подружкой невесты.

И всякий раз, когда мы валялись вместе в постели в квартире Майкла в Сохо — по выкраденным средам, когда у него не было лекций, — когда лучи летнего солнца, проникавшие сквозь опущенные жалюзи, ложились на наши голые тела полосами света и тени, он откровенничал:

— В физическом плане Анна ничего особенного собой не представляет. Мне даже кажется, что я ее принуждаю к сексу.

В такие минуты я чувствовала себя триумфатором, но моя уверенность в себе, как оказалось, была не к месту. Холодная отдаленность, отстраненность Анны интриговала Майкла, бросала ему вызов. Она оставалась для него чем-то вроде незавоеванного приза, недостижимой страной, которую он увидел только мельком, но так и не сумел завоевать. Тогда как меня он выследил, заарканил, исследовал и привязал к себе — по большей части в совершенно буквальном смысле. Бывало, когда мы занимались любовью, Майкл накручивал на пальцы мои длинные светлые волосы и использовал их как поводья. Однажды в гостиничном номере он привязал меня за волосы к изголовью кровати, и потом пришлось пустить в ход мои маленькие рабочие ножницы, которые я обычно таскаю в сумке вместе с вышивкой, чтобы меня освободить, потому что он понаделал кучу жутких узлов.

Теперь, четыре года спустя, я особо вспоминаю этот случай: сегодня он представляется мне весьма подходящей метафорой, даже дурным предзнаменованием, если судить по итогу. Майкл завязал всю мою жизнь в чудовищный узел, а потом взял и отрезал меня от себя. Выпустил на свободу. Я злилась на него, даже бесилась, прежде чем была вынуждена признать, что сама по крайней мере не меньше виновата в случившемся, чем он. В конце концов, мы с Анной дружили. Мне было стыдно перед ней за этот роман, за то, что я предала нашу дружбу. Но стыд — весьма неприятное ощущение, никто не любит с ним возиться. Занятость Анны на работе давала нам относительную свободу, тем проще оказалось ее обманывать.

В итоге я стала крупным специалистом по различным отговоркам и предлогам, чтобы избегать ненавистных tete-a-tet и ужинов втроем. Снедаемая угрызениями совести за свое предательство — день за днем, час за часом, — я обнаружила, что просто не в состоянии находиться в ее обществе. Она же была очень счастлива, и только я одна знала правду, которая способна все это счастье обратить в руины.

Но теперь, когда у нас с Майклом все было кончено, я не была уверена, что мне захочется снова ее видеть. На следующий день после нашего разрыва, истерзанная ночными рыданиями, я уехала из Лондона на южное побережье, чтобы недельку полазить по тамошним скалам, ощущая желание броситься с одной из них вниз головой, но так и не находя в себе достаточного мужества, чтобы это проделать. Свой мобильник я оставила в Патни, чтобы не позвонить ему, если вдруг ослабею духом. Вместо этого, бездумно бродя по тропинкам, прямо как механическая кукла, и не обращая особого внимания на потрясающие виды, я полностью погрузилась в обдумывание новой вышивки, которую собиралась начать уже несколько недель.

Это был настенный коврик, и поэтому в качестве основы нужно было взять прочный льняной твил, а вышивать цветной шерстяной пряжей, а не шелком. Подобная работа еще со времен королевы Елизаветы и короля Якова I называется «круил» — это от старо-валлийского слова, означающего «шерсть». Очень подходящее название. Мне предстояло провести много горьких дней и горестных часов над вышивкой, все время прокручивая в голове этот неудачный каламбур 10.

Жестокий мир, жестокая судьба, как это жестоко — быть добрым, жестоко и безжалостно… нет, лучше не продолжать. Я уже наметила на ткани контуры переплетающегося узора простым карандашом — стилизованные листья аканта с цветными мелкими яркими цветками.