Рейчел Липпинкотт - В метре друг от друга

- Я первый раз буду делать это на публике. Так что не смейтесь.

Разумеется, все смеются, включая и Стеллу. Только и смех немного напряженный. Она настороженно смотрит на сестру, и Эбби говорит что-то неразборчивое. Микрофон улавливает только «очень и ещё чуть-чуть».

Что бы это могло означать?Как неудивительно, лицо Стеллы разглаживается, словно по мановению волшебной палочки, нервозность улетучивается. Ее отец начинает наигрывать на гитаре, я мурлычу себе под нос, ещё не поняв, что именно они поют. Публика подхватывает, люди раскачиваются в такт, головы движутся влево-вправо, ноги отбивают ритм.

- Я слышал тайный звуков строй...

Вау, они ещё и петь умеют.Голос у Стеллы хрипловатый и мягкий, ровный, как и надо, а у её сестры - чистый и сильный. Камера приближается к Стелле, черты ее лица оживают в свете лампы, я кликаю по клавише «пауза». Беззаботная, улыбающаяся, счастливая, она стоит на сцене рядом с отцом и сестрой. Интересно, что же так взволновало ее вчера.

Запустив пальцы в волосы, любуюсь ее длинными прядями, тенью, падающей от ключицы, улыбающимися тёплыми глазами. Адреналин румянит ей щеки.

Врать не буду. Она красива.На самом деле красива.

Отвожу взгляд и... Секундочку. Не может быть. Подсвечиваю курсором количество просмотров.

- Что тысяч? Это что, шутка?Да кто она такая, эта девчонка?

Не прошло и часа, как меня разбудили пронзительные звуки из коридора, а потом, после полудня, сорвалась вторая моя попытка уснуть - в палату вломились мама и доктор Хамид. Скучая, подавляю зевок и смотрю в окно на пустой двор. Ледяной ветер и прогноз погоды, обещающий снег, гонят прохожих с улицы под крышу.

Снег. По крайней мере, что то, чего стоит ждать.

Прижимаюсь лбом к прохладному - стеклу поскорее бы этот мир укрыло белым одеялом. Снег я не трогал с тех пор, как мама в первый раз отправила меня в первоклассную, самую передовую больницу, где мне предстояло стать подопытной морской свинкой и испытать на себе новейшие экспериментальное средство для для борьбы с B. cepacia.

Заведение находилось в Швеции, и лекарства доводили там до совершенства полдесятка лет.

Судя потому, что через две недели меня отправили домой ни с чем, до совершенства им было ещё далеко.

О пребывании там в памяти почти ничего не осталось. Поездки в больницы всегда ассоциируется с белым. Белые больничные простыни, белые стены, белые халаты - всё смешивается воедино. Но я помню горы снега, который шёл и шёл, пока я там находился. Такой же белого, но менее стерильного. Настоящего. Я мечтал о том, как поеду кататься на лыжах в Альпы, - и к черту эту легочную функцию. Но пока приходилось довольствоваться прикосновением к тому снегу, который лежал на крыше арендованного мамой «Мерседеса».

- Уилл. - Ее строгий голос врезается в мои грезы о свежей мягкой белизне. - Ты слушаешь? Она что, издевается?

Я поворачиваю голову, смотрю на неё и доктора Хамид и качаю головой, как та игрушка, хотя и в самом деле не слышал за всё время ни слова. Они обсуждают результаты моих первых, после начала пробного курса, тестов. Прошла неделя или около того, но, как обычно, ничего не изменилось.

- Нужно набраться терпения, - говорит доктор Хамид. - Первая фаза клинических испытаний на людях началась всего лишь восемнадцать месяцев назад.

Я смотрю на мать - она внимает доктору, энергично кивает, и ее короткие светлые волосы прыгают вверх и вниз. Интересно, за какие ниточки ей пришлось подергать и сколько денег выбросить, чтобы устроить меня сюда.

- Мы наблюдаем за ним, но Уилл должен помочь нам. Должен свести к минимуму посторонние влияния. - Доктор смотрит на меня, и ее худощавое, тонкое лицо серьезно. - Уилл, риск перекрестной инфекции еще выше сейчас…

Я не даю ей закончить:

- Не кашлять на других больных. Понял.

Она хмурится, и ее черные брови ползут вниз.

- Держаться на удалении так, чтобы исключить возможность прикосновения. Ради их и твоей безопасности.

Я поднимаю руку жестом клятвенного обещания и произношу слова, которые можно, наверное, считать девизом всех больных кистозным фиброзом:

- Всегда полтора метра.

Доктор Хамид кивает:

- Ты понял.

- У меня B. cepacia так что этот разговор бессмысленен. - И в ближайшее время положение не изменится.

- Ничего невозможного нет! - уверенно говорит она.

И моя мама тут же подхватывает:

- Я верю. И ты должен верить.

Я широко улыбаюсь, показываю аж два больших пальца, а потом поворачиваю их вниз и стираю улыбку. Какая чушь.