Эли Люксембург - Десятый голод

Справа от генерала стоит человек с руками в экземе, это Антоша-Дракоша. Он чуть в стороне стоит, подальше от генерала, поскольку генерал его духа не терпит — разит от Дракоши вонючей гарью. Площадка его самая дальняя в Беш-Куддуке, а весь зверинец — это роботы-самоходки. Там нет песка, на его площадке, — там камни, галька, щебенка… Дают нам по саперной лопаточке, а мы за десять минут должны уйти под землю. Так упражнение и называется: «Провал под землю». Дракоша раздает нам лопаточки, стоит с секундомером ровно десять минут, затем распахивает ворота и палит в воздух. И тут несутся на нас танкетки, утюжат и перепахивают площадку во всех направлениях. И горе, горе тебе, если ты не успел уйти, провалиться, — раздавят насмерть и перемелют кости тебе.

А вот Клоун — бывший артист цирка, а ныне инструктор по всевозможным ходулям. Этот обучает нас тонким секретам пересечения госграниц. Поместье его состоит из заборов с электронной сигнализацией, из рыхлых пашен, мокрых трав и песков, заболоченных водных препятствий. Каждая учебная пара числится у Клоуна каким-нибудь животным, смотря по тому, что за копыта на ваших ходулях. Мы с «салихуном» «кабан»: я — «передние ноги», а он — «задние». Ходим часами один за другим, ухватившись за пояс: правой-правой, левой-левой, синхронно так, аккуратно ходим. А ходули скакучие, фибергласовые, высокие, черти! Однажды отвалились у меня «задние ноги» — гляжу, нет «салихуна»… Поглядел вниз под копыта себе, а он, бедный, там барахтается, на колючей проволоке, в кольцах колючей проволоки запутался. А колючка особая, германская! И не колючка даже, а бритвочки махонькие: чем ты в них больше возишься, тем больше они и режут, и пишут тебя, и кромсают.

А этот, что курит трубку, — Боинг, или, иначе, Агент Моссада — оператор электронного робота. Обратили, Илана, внимание на его ухмылочку злорадную? Он рад смерти Насера ничуть не меньше нашего! Ко всем арабам на свете Боинг питает лютую, тайную ненависть. Я слышал, что брат его, русский военный советник, воевал на стороне египтян в Шестидневную войну. Во время всеобщего отступления и бегства был ранен и брошен как пес, а кости его по сей день лежат и сохнут в Синайской пустыне… Эти рыжие, волосатые руки Боинга особенно нам ненавистны. Они все у него в синих татуировках, ненавистны даже и мне. Дело в том, что отличной оценки за захват пассажирского самолета никто из нас у него еще не удостоился. Робот свой, «агент Моссада», он каждый раз пересаживает на другое место и вдобавок заново гримирует. Врываешься ты, допустим, в салон, бегаешь как угорелый, орешь чуть ли не с самого трапа: «Сидеть всем спокойно! Руки на голову, мы ваши друзья!» — а он в это время тебе сообщает спокойно в мегафон: «Але, але, Абдалла, сойдите, вы все застрелены!» И весь наш подвиг приходится повторить сначала… А Боинг не ленится, идет в салоны, снова тасует чучела своими толстыми, рыжими лапами, а «агента Моссада», это таинственное существо, опять заткнет в дальний, неизвестный тебе угол и, конечно же, снова прикончит меня с «салихуном».

Ну, кто у нас здесь еще остался? Ах да, сам генерал… Внешность у генерала, как видите, самая заурядная. Встретишь такого на улице, даже внимания не обратишь. Скажешь, чайханщик из окрестностей Ляби-хауза, колхозник, полевой учетчик, ну председатель колхоза, самое большее! Но вы-то знаете, моя Мата Хари, моя умница, подобная внешность дороже разведчику царской короны.

Он делает паузу, генерал, крутит задумчиво кончик уса. Чей-то нетерпеливый и дерзкий голос вдруг смело брякает:

— Зачем говоришь так много? Давай автоматы, давай базуки! У нас кровь кипит, мы стрелять приехали.

Брови генеральские ползут наверх и застывают под потолком огромным восклицательным знаком, чуть ли не бомбой у нас над головами. И сразу становится тихо, становится слышно, как воет уныло ветер, как шелестит песок о стекла.

У рядом стоящего Адама генерал тихонько осведомляется по-русски:

— Как курсанта фамилия?

— Идрис Нура, товарищ генерал!

Брови сползают вниз, и генерал начинает щурить глаза, мучительно припоминая что-то. Потом снова Адаму по-русски:

— Не тот ли Нура, который сома на Арале?..

— Совершенно верно, он самый.

Теперь уж генерал восхищенно кивает, радуясь своей памяти. Он говорит Нуре, что перебивать старших нехорошо, старших по возрасту и по чину, и все с укоризной смотрят на белобрысого Нуру, а он, пристыженный самим генералом, тупит глаза.

— Всех сильнее, — говорит ему генерал благодушно и назидательно, — укротитель собственных страстей, боец Нура! — И рявкает вдруг на весь барак: — Да здравствует палестинская революция! Да здравствует Мамлакат аль-ислам!