Александр Покровский - В море, на суше и выше...

— Товарищ командир, разрешите?

— Кури, куда тебя деть! — говорит ему командир, а потом добавляет. — Кури в последний раз.

Это командир со скуки оговорился, а Федя — уши торчком:

— А чего это в последний раз, товарищ командир?

А тот ему лениво:

— Так тебя ж НАТО затребовало.

Надо сказать, что командир просто так брякнул, но событие уже начало набирать свои обороты.

— Зачем это?

— Так ты ж датского вертолетчика утопил.

Федя — глаза с мандарин — с придыханием:

— К...как?..

— А так! Помнишь, ты вылезал наверх с фотоаппаратом датский вертолет фотографировать?

— Ну?

— И вспышка у тебя ни с того, ни с сего сработала.

— Ну?

— Вот тебе и «ну». Ты его запечатлел и вниз полез, а он, ослепленный твоей вспышкой, через пять секунд в море гакнулся.

— А...

— Вот тебе и «а». Теперь «б» наступает. Полное. НАТО запросило по своим каналам, наши ответили, слово за слово... короче... Короче, иди, собирай харчи. Мы тебя в Гаагский суд через три дня передать должны. В Брюсселе в тюрьму сядешь.

На Федю страшно было смотреть, когда он вниз спустился. А внизу все уже знали: и про вспышку, и про Брюссельскую тюрьму, и про харчи.

— Слышь, Федор, — начали к нему подходить с сочувствием, — ты, эта, не сомневайся, детей твоих всем экипажем вырастим, в обиду не дадим, а сейчас — на, тебе, носки шерстяные, мне теща связала.

Весь экипаж три дня нес ему кто что. Скопилась груда всякой ерунды: носки, часы, трусы, майки, тельняшки, банки с вареньем («у них-то там же ни хрена нет!») и книга Н. Кузнецова «На флотах боевая тревога».

Последним пришел интендант и сухим голосом отсчитал ему продовольственный паек: «Вот здесь распишись!» — Федя расписался.

А потом выяснилось, что он еще домой жене в родную тульскую губернию письмо прощальное не написал.

Писали всей каютой: «Дорогая Маша! Я уезжаю навсегда в Брюссель...»

Через два дня командир сказал: «Хватит томить!» — и вызвал его к себе. Тут-то, к общей радости, и выяснилось, что Федора там наверху с подачи командира отстояли, и НАТО его простило, и ни в какой Брюссель, а, тем более, в Гаагу ему ехать не надо.

Вот счастье-то на лице у человека было. Командир, под это дело, даже выходной на экипаже объявил.

Это такая фамилия. А звать — Вася. Курсант Вася Кухта. Высоченный, двухметровый парень. И в ширину он два косых метра. И еще он хохол. И еще он тупой. Во всяком случае, так считают, потому что на все вопросы он отвечает с задержкой: «А шо это, а?»

Преподаватель старенький капдва — спокойный человек, добрейшей души. Сдаем сопромат. Отвечает Вася. Выходит преподаватель в коридор, нервно курит, внимательно приглядывается в стекло, задумчиво говорит: «Да-а-а...» — глубоко вздыхает и снова заходит в класс. Через 15 минут он же выбегает и уже шепотом слышится нецензурная брань, и отчетливо: «Ну, блядь, баран, ну, сука, тупой, ох, придурка... придурка... на меня наслали!..» — так что представить его можно.

Если Вася идет «по женщинам», то он непременно намотает на винты, нажрется водки, и в завершение всего, возвращаясь из увольнения, спрыгнет с забора на плечи дежурному по училищу, осуществляющему обход.

А силы у него было — на гонке в Петродворце среди училищ от переживаний так веслами дико вращал, что воды начерпал по самые борта и утопил имущество к хренам свинячьим. Отчего начальник физкультуры и спорта несколько мгновений прибывал в легком ступоре. Он только смотрел на него взглядом младенца, который вот-вот заплачет, и повторял: «Кухта, Кухта, вы что?!!»

И теперь я подхожу к самому главному. Я перехожу к стрельбе.

После обеда занятие по стрельбе проводит каптри, «профессор», как мы его все называем, выходец из замов, хам расслабленный и матерщинник.

К курсантам обращается так: «Где твой гюйс, свинья?..»

Так вот, ходит он туда-сюда после обеда, китель расстегнут и спичкой в зубах ковыряет. На пузе пуговица расстегнута и «оттудова» торчит пупок. Он цыкает, высасывает застрявшее мясо в зубах и при этом цитирует наставление: «... и для произведения выстрела, следует выбрать свободный ход... задержать... вот... дыхание и ...»

На стенде, в тире, значит, в сей момент стоит Вася, закрыв один глаз, и метко целится. В наушниках стоит, так что ничего он толком не слышит.

Забейборода, так звали «профессора», спрашивает у Васи:

— Ну, чего ты там, родной, видишь?..

Вася не слышит.

Он еще раз громко:

— Кухта! Сукедла свободный ход выжал?!

Вася всем корпусом разворачивается к Забейбороде и, направляя дуло пистолета ему прямо в живот, тупо на него смотрит, и говорит: