Амина Сафи - Не та, кого ты искал

Все семейство Саад заговорило одновременно, быстро и громко. Один-единственный вдох означал, что кто-то другой мог перебить и вмешаться в разговор. Реза махал вилкой по направлению картофельного салата. Бен одновременно говорил и ел, так что перемежал слова с жеванием еды. Ахмед качал головой и спорил с сыновьями. Эйми вступала, когда считала аргументы других слабыми, что случалось довольно часто.

Лулу насадила на вилку фасоль и задумчиво пожевала зеленый стручок.

– Ты знал, что шимпанзе воевали с другими шимпанзе за территорию и поедали своих жертв?

– Сестренка, ты меня сегодня разочаровываешь. Ты же узнала это из канала «Дискавери» десять лет назад. – С Беном было весело спорить, и он это знал.

– Не так разочаровываю, как твоя жалкая задница, – парировала Лулу с особым сарказмом, который предназначался только Бену.

– Лейла Саад, немедленно извинись. – Мать по-царски выпрямила спину. – И неужели мы обязаны говорить про каннибализм за столом? Не думаю, что это хорошо для аппетита.

– Мам, но это же не людской каннибализм. Это обезьяны поедают друг друга, – авторитетно ответил Бен.

– Шимпанзе, – поправил Реза, кивнув.

– Ох, ну извините. Шимпанзе поедают друг друга. – Бен положил руку на сердце. – Ты прав, Рез.

– Дорогие мои, знали ли вы, – начал отец, и Лулу догадалась о том, что он собирается сказать, еще до того, как слова сорвались у него с губ, – что в средневековой Европе, во время особенно суровых зим, люди поедали самых слабых?

Эйми со стуком опустила вилку на стол. Реза закашлялся в салфетку. Бен прыснул содовой.

Лулу рассмеялась, неожиданно весело.

– Нет, я не знала.

– Не может такого быть, – сказала их мать, ее прононс стал отчетливее.

– Тому есть доказательства. И здесь тоже, во время холодной зимы в Джеймстауне. Есть более чем косвенные улики. – Отец повернулся к Лулу. – Так что во время расцвета Багдада твои предки писали трактаты для Корана, а европейцы, со своими королями и своими «Святыми Римскими императорами», которые были, ну сами понимаете…

Лулу, Бен и Реза закончили эту мысль одновременно:

– … были совсем не святошами, или римлянами, или даже императорами!

– Да, да, именно. – Отец заулыбался, понимая, что дети его поддразнивают. Главное, что у него появилась аудитория, и ничто не могло прервать его лекцию. – Эти люди голодали и ели друг друга. А вы, то есть ваши люди, писали философию.

– Не может быть! – воскликнул Бен в притворном ужасе.

– Может! – сказал отец.

Реза послал Бену предупреждающий взгляд.

– Он шутит, баба.

– Знаете, – отец задумчиво пожевал, – а ведь у вашей бабушки все еще есть ружье.

Отец ответил Лулу такой же озорной улыбкой, как и у нее самой. Улыбкой, от которой по-особенному искрились глаза. Посторонние этого даже не знали, но у Ахмеда было полно таких улыбок.

– Мы знаем, баба.

Лулу провела все выходные, уставившись в телефон и мысленно заставляя его завибрировать или хотя бы зазвонить. А ведь Лулу ненавидела, когда ей звонили. Но Одри молчала, а Эмма совсем отдалилась. Что касается Джеймса, то от него пришло «ты в порядке?», на что она отправила короткое «супер» и не получила никакого отклика, только несколько раз на экране появлялись три точки и, спустя несколько секунд, пропадали. Когда же Лулу, наконец, сломалась и написала Ло, ее экран заполнился загадочными односложными ответами и гифками, на которых персонажи язвительно приподнимали брови.

Лучше бы она вообще не получала никакого ответа.

Лулу была взвинчена, то и дело накручивая себя воспоминаниями о том, как ее подруги предпочитают ей общество мальчиков, как парни лапают ее подруг и как совсем другие руки нежно помогают ей обрести равновесие.

Она злилась, но не совсем понимала, на кого именно. Это могла быть Одри с ее пьянством или Люк с его грязным взглядом. Ей также хотелось злиться на Ло и ее вечную погоню за недоступными парнями. Или на Джеймса и его неспособность не совать свой нос в проблемы других людей. В конце концов, на свою мать с ее нежеланием наказать дочь и покончить с этим делом.

Но ни на что из этого она не злилась по-настоящему. В ней просто кипела ярость, булькающая у самого краешка кастрюли и выжидающая момента выплеснуться. Готовность, засевшая в костях Лулу, твердившая ей, что этот мир ей враг и никогда не будет другом.

И поэтому, разумеется, ей пришлось напялить на лицо испытанную милую улыбку и идти на праздник.