Стефани Стори - Камень Дуччо

– Я всегда знал. – Правая рука Лодовико сильно дрожала, и он поскорее поставил на стол стакан, чтобы не расплескать вино. – Да, всегда знал, что таких денег за скульптуру не платят.

Микеланджело наконец-то удалось проглотить вино.

– Люди платят деньги за искусство. За мое мне заплатил Собор.

Лицо Лодовико искривила гримаса боли.

– Тогда о чем здесь толкует Джовансимоне?

Сердце Микеланджело сжалось. Ему было невыносимо осознавать, что это из-за него так страдает его старый отец.

«Да, искусство – самое важное для меня, – горестно подумал Микеланджело, – но оно же не стоит отцовского горя?» Приступ невыносимой душевной боли, какой ему еще не приходилось испытывать, охватил его.

– Ни о чем таком он не толкует. Я всего лишь изучал анатомию.

– Ах, ни о чем? – прогремел Лодовико. – Ни о чем! Ты, ты…

Джовансимоне тем временем торопливо набивал карманы золотом.

– Как же, как же, трупы он резал, могу поручиться. Сам видел.

Дядя Франческо, а за ним и тетка Кассандра упали на колени и стали громко молиться:

– Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с Тобою, благословенна Ты…

– И не где-нибудь, а прямо в церкви. – Голосок Джовансимоне едва не дрожал от деланого огорчения.

В голове Микеланджело пронеслась мимолетная мысль о том, что лучше бы ему все отрицать. Джовансимоне нечем подкрепить свои слова, он никогда ничего не докажет. Но это означало, что придется солгать, а Микеланджело не видел ничего предосудительного в анатомировании трупов. Это необходимая часть его творчества, а через него с ним говорил сам Господь. Нет, он не заставит Господа замолчать.

– Да, это правда.

– Святый Боже, – пробормотал совершенно раздавленный Лодовико.

– Это совсем не то, что вы думаете, отец, – быстро заговорил Микеланджело. – Изучение анатомии – занятие честное и нравственное. Еще мои наставники во дворце Медичи учили меня…

– У, проклятые Медичи! – прорычал Лодовико. – Я всегда подозревал, что они развращали тебя. Уж как они поощряли тебя и это твое богомерзкое искусство.

– Прошу вас. – Микеланджело старался говорить спокойно. – Приходите ко мне в мастерскую, взгляните на мой мрамор. Я вам все объясню, расскажу, зачем должен делать то, что делаю. Вы сами все поймете.

– Мне никогда не понять этого. – Лодовико встал и указал рукой на дверь. – Вон!

– Отец! Пожалуйста! Позвольте мне объяснить…

– Вон! – Лодовико надвигался на Микеланджело, заставляя того пятиться одной лишь силой своего гнева.

– Я прекращу это! Я больше шагу туда не ступлю. Я клянусь. – Микеланджело быстро перекрестился, но Лодовико с силой взмахнул рукой, словно отгоняя беса. – Я исповедуюсь. Настоятелю. Я вымолю прощение.

– Клянешься ли ты, что бросишь искусство? Навсегда?

Микеланджело посмотрел отцу прямо в глаза.

– Вы же сами знаете, что этого я не могу.

– Тогда ты мне больше не сын. – Последнее слово Лодовико презрительно выплюнул. – Ты дьявол, променявший свою семью на камень.

– Постойте, ну пожалуйста! – взмолился Микеланджело. Ужас, нарастающий внутри него, казалось, вот-вот захлестнет его полностью. – Мой дом здесь, и мне некуда больше идти.

– Какое мне дело, – холодно ответил отец и распахнул перед ним дверь.

– Но как же мои вещи, мои деньги? Все же здесь.

– Тебе некого винить, только самого себя. – Лодовико решительно надвигался на Микеланджело, выдавливая его за порог.

– Arrivеderci, братик, я буду скучать по тебе, – с издевкой крикнул из-за стола Джовансимоне, засовывая последние флорины в свой карман.

– Джовансимоне! – вне себя прорычал Микеланджело. – Сейчас же положи назад деньги. Они не твои, это для семьи!

– Не смей говорить со своим братом! Не смей говорить ни с кем из нас, пока не отречешься от своего непотребного искусства, которое поганит твою душу. – Лодовико резко повернулся и захлопнул перед сыном дверь.

– Нет, – прошептал Микеланджело. – Ну пожалуйста, смилуйтесь. – В мольбе он протянул руки к отчему дому, но ставни на окнах одна за другой захлопнулись. – Ну пожалуйста! Это же все для семьи! – прокричал он в глухие ставни. – Я столько страдал. Я трудился, как вол. И только-только мне удалось хоть немного поднять нас из безвестности, только я принес в дом эту малость денег, как вы отвергли меня. И это все ты, мой родной брат! – Его страх и чувство вины мгновенно сменились неистовым гневом. – Ты, подлый Джовансимоне! Ты шпионил за мной, ты обратил против меня мою страсть, и все ради своей неуемной жадности. Это правда, клянусь телом Христовым, истинная правда! Ну и подавись этими деньгами. – Микеланджело отступил от двери. – Я заработаю еще больше. И знаешь, что сделаю? Принесу заработок тебе, потому что ты моя семья и я никогда не отвернусь от тебя, что бы ты ни натворил.