Стефани Стори - Камень Дуччо

– Отчего бы нет, синьор, полагаю, вы правы. – Микеланджело изо всех сил постарался придать своему тону чарующей легкости, которая так присуща Леонардо и так бесит его, Микеланджело.

– Микеле, – прошипел Граначчи, – нос и так безупречен.

– Сейчас поглядим, что тут можно сделать. – Микеланджело выудил из сумы молоток и резец и направился к статуе.

– Постой, Микеланджело, не надо! – Боттичелли обернулся к Содерини: – Не хотел бы перечить вам, синьор, но я не думаю, что молодому человеку нужно что-то исправлять. Статуя и без того совершенна, как…

– Да бросьте, маэстро Боттичелли! – весело сказал Микеланджело, взбираясь по лесам к голове Давида. – Гонфалоньер Содерини обладает самым тонким эстетическим чутьем во всей республике, и если он утверждает, что нос надобно подправить, значит, он и правда плоховат.

– Микеле, – в отчаянии прошептал Граначчи, – не делай этого…

– Прошу вас, дайте мне работать, – твердо пресек разговоры Микеланджело и установил резец на спинку Давидова носа. Он опустил на резец молоток. Вокруг взвилось облачко мраморной пыли, крошки мрамора снежинками полетели вниз.

Боттичелли в ужасе спрятал лицо в руки. Граначчи издал протяжный стон.

Содерини победно улыбнулся.

– Твоя решительность делает тебе честь. Она вдохновляет!

Микеланджело, закончив орудовать молотком и резцом, сдувал с носа Давида пыль. Затем протер его куском фетра. Спустился с лесов, подошел к Содерини и обнял его за плечи:

– Molto grazie, гонфалоньер Содерини, огромное вам спасибо, вы были совершенно правы.

– Рад, что оказался полезен, – самодовольно ухмыльнулся тот и подошел к Давиду ближе, чтобы получше разглядеть результат.

Мастера искусств обступили Микеланджело, Граначчи прошептал:

– Что ты там сделал?

– Ничего. – Микеланджело разжал руку и показал другу горсть мраморной пыли из своего кармана.

Он только делал вид, что работает резцом, а сам просто высыпал зажатую в кулаке мраморную пыль. Ему не составило труда убедить Содерини в том, что он подправлял нос Давида, тогда как на самом деле подправил лишь восприятие своего патрона.

– Всегда давай понять заказчику, что он башковитее тебя.

– Разве я не говорил, что один крохотный штришок способен сотворить чудо? Теперь лицо Давида совершенно идеально.

– У вас и правда непревзойденно острый глаз, – прочувствованно произнес Боттичелли, направляясь к Содерини. – Надеюсь, что очень скоро вы удостоите и меня заказом и шансом воспользоваться вашим блестящим художественным чутьем.

Содерини достал из кармана пухлый кожаный мешочек.

– Держи, сын мой. – Он положил мешочек в руку Микеланджело. – Ты заслужил.

– Что это? – Микеланджело развязал тесемки и заглянул внутрь. Ух ты, такой уймы золота он еще не видел.

– Считай, что это премия. За безупречно выполненную работу.

Денег было достаточно для того, чтобы брат Буонаррото открыл любую, какую только пожелает, лавку, и тогда он наконец попросит у шерстяника руки Марии, пока его не опередил другой претендент. Хватит и на то, чтобы справить отцу достойный его положения камзол, и на мебель для восстановленного дома, и еще куча останется.

Пока остальные обсуждали предстоящее празднество по случаю открытия статуи, Микеланджело незаметно выскользнул из сарайчика и оглядел пустую площадь.

Его семейство будет счастливо получить столько денег, в этом он уверен. Но мешок золотых флоринов не имеет значения, как и одобрение со стороны нескольких друзей и сторонников. Он сможет праздновать триумф не раньше, чем услышит радостные приветствия в адрес его Давида из уст сограждан-флорентийцев. Ибо если народ Флоренции не примет Давида, все остальное – и полученное золото, и радость, и облегчение от успешного прибытия статуи на место – потеряет для него всякий смысл.

Они неспешно прогуливались по площади Синьории, и Лиза взяла Леонардо под локоть. Через кружевную перчатку Лизы и тонкий шелк своей туники он ощущал тепло ее кожи, и это кружило Леонардо голову. От исходящего от нее аромата, на сей раз смеси примулы и цитруса, он чувствовал себя опьяневшим, хотя с утра не выпил еще ни глотка вина.

– Но вы же ее видели, – сказала Лиза, изящно переступая через кучку конского навоза. Сегодня площадь была запружена повозками и экипажами, по ней деловито сновали рабочие и пешеходы.

Леонардо замотал головой.

– Я видел статую, когда он только-только начерно изваял ее, даже не фигуру, а лишь контуры. Ничего конкретного. Правда, однажды мне ее пробовал описать Макиавелли – он видел Давида перед окончательной полировкой, – но что взять с него, политика? Его описание звучало на редкость бестолково. Так что я не имею ни малейшего представления о том, как она выглядит. И увижу результат тогда же, когда и остальная публика.