Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 1

Ребята хохотнули.

— Вот, копейки не нужны, — сдержанно сказала старушка, вложив в пакетик десять пачек презервативов, по три штуки в каждой. — Хорошего дня.

— И вам дожить, — улыбнулся парень, взял пакет и под веселый гул друга и девочек вышел с ними из аптеки.

Вскоре и я вышла на улицу, но тут же застыла посреди тротуара. Что они творили? Девушки, распечатав презервативы, сосредоточенно вливали в них воду из баклашки. А парни, судорожно потрясывая руками, впускали в растянутые резинки аквариумных рыбок.

— Да чо ж такое! Вода проливается! — охнула девчонка в мини.

— Поаккуратней, — сказал зеленоволосый, вылавливая рыбок и запуская их в презерватив, — а то воды не хватит, как ты их собираешься без воды продать?

— По триста рублей за три рыбки, — ответила она.

— Вода тоже денег стоит, — хохотнул «опасный» блондин.

— Ага, — подхватила красногубая девушка.

А я молча стояла и усмехалась. Ребята и не обращали на меня внимания: влили воду, вложили рыбок, затянули резинку — готово. И тут ко мне подбежал зеленоволосый весельчак:

— Девушка, возьмите, пожалуйста, две пачки, — он миролюбиво протянул мне средства контрацепции, — это лишние.

Деловито вложил их мне в руки и возвратился к друзьям. Ребята, подхватив «пакетики» с рыбками, убежали к оживленным дорогам.

Опа. А где я рыбок возьму?

Уроки кончились, и мы с Соней — моей сестрой — дочапали до остановки. Остановили грязноватую маршрутку и не успели оплатить проезд, как царская колесница споткнулась и остановилась. Пассажиры вышли на улицу. Пытался завестись водитель, толкали маршрутку мужчины — не ехала. Один из них смешливо обратился к нам — девушкам и женщинам:

— Ну, девчата? Чего не толкаем? У нас же в стране равенство.

— Не равенство, а равноправие — равенство в правах, — сказала я.

А он и не слушал.

— Бе-бе-бе, — проворчала. Девчата-мужичата.

Соня взвизгнула и указала рукой на дорогу: водитель «ситроена», высунув из окна руку с водным пистолетом, водил им по воздуху. Из пластикового дула на проезжающие мимо автомобили летели пухлые мыльные пузыри, я перестала сердиться. Когда подъехала другая маршрутка и мы с Соней влезли в нее, я обратила внимание на мужчину кавказской наружности — сидел в самом конце. Увлеченно разговаривал по телефону, объясняя ситуацию: пропал его восьмилетний сын. Отец ехал в ОВД — писать заявление. Мы с Соней обернулись, когда он, весь красный, закричал, чтобы сына начали искать прямо сейчас, не медлили. Мужчина нервно хлопнул рукой по сидению и притих. Через несколько минут ему позвонили, маршрутка затаила дыхание: сын нашелся и находился в полицейском участке на такой-то улице. Мужчина тяжело вздохнул, и с ним выдохнула вся маршрутка. Вот как, оказывается. Мы — народ скрытный и серьезный, но сопереживать не то что можем — нам это необходимо. Когда маршрутка подъехала к нужной остановке, мужчина подорвался к двери, но его схватила за руку бабушка в цветастом платочке:

— Береги его, голубчик.

Мужчина молча кивнул ей. Мы с Соней вышли с ним на одной остановке. Видели, как он несся через дорогу, на ходу останавливая нужную маршрутку.

Моей сестре восемь, но она уже обзывает меня «Жирдель» и злобно хихикает, жуя сливу. Но самое ужасное — Соня назло зовет меня Верони́кой!

— Веро́ника! Нечего коверкать!

— Чего? Какая Верон́ ика? Ты же русская.

— Мне все равно! Иди ешь свои сливы…

С детства я обожала диснеевские мультики и американские фильмы. Называла всех своих кукол англоязычными именами, типа Пауля или Джессики. И всех поправляла, когда кто-то называл меня Верони́кой. Веро́ника!

И очень хотелось мне уехать из России, как и многим подросткам, но денег на это не было. Родители не понимали, зачем мне туда, и вообще куда — туда? В последний школьный год я много болела — невзлюбила окружающую меня действительность. Не нравились место, где живу, и те, кто находился вокруг меня. Сегодня по скайпу бабушка предложила мне на следующий год переехать к ней в Дрезден, поступить там в университет и шире улыбнуться. Чтобы сводило челюсти от счастья. И я улыбнулась про себя, но не так широко. Внутри такое — лети! А еще глубже — что здесь не устраивает? Люди? В себе чо-нить поменяй, может, и не будет так воротить от людей. Вот как рассуждал мой головной мозжечок. И я решила подумать. Им самым. Мозжечком же можно думать, биологи? И подумала! Сдам единое государственное счастье, и вжух — в небо… Страшно весело — убежать от нашего тяжелого менталитета и в один момент все и всех бросить. Когда растешь, ощущаешь, что счастья-то никакого нет — жить сложно. Особенно таким, как я, людям — сложным. Которых мало кто поймет и которые за это всех непонимающих поимеют. Бабушка дала мне «на подумать» семь месяцев, но звала каждую неделю: