Йото Крыстев - Зерна гранита

— Однажды вечером, — продолжает Недка, — хозяева оставили маму, тогда ей было десять лет, одну спать в поле, чтобы охранять оставленные вещи и ранним утром надергать колосьев из буйно выросшей нивы для жгутов на снопах. Девочка испугалась, когда поле, где в течение дня было шумно, вдруг затихло. Прекратились песни жнецов, шутки, восклицания, смех. С Балкан опустились холод и темнота. Только кое-где слышался сердитый рев скота или лай собак. Невидимые во тьме птицы и кузнечики начали свою серенаду. Поле, утомленное от сильного дневного зноя, погрузилось в дремоту. И в этой сказочной красоте маме, свернувшейся возле груши, стало страшно. Она подумала о разбойниках и зверях, которые подкарауливают ее за каждым кустом и подбираются все ближе и ближе. Ветер раскачивал ветви груши, плясали на земле их рваные тени. Она не выдержала. Расплакалась и бросилась бежать по стерне. Страх гнал ее к дому. Ей казалось, что злые колдуны из сказок бегут за ней по пятам. Вихрем, с колотящимся сердцем, неслась она к дому. Толкнула калитку, а навстречу ей толстая, злая мещанка. Она, долгое время таившая ненависть к сироте, схватила в ярости нож и бросила его в плачущую, до смерти напуганную девочку. Та едва успела повернуться спиной, и нож попал ей в поясницу.

Недка опускает голову и замолкает. Как будто рассматривает корень, продолжением которого является и она. А мне хочется, чтобы голос ее не прерывался. Она так интересно рассказывает, что я готов слушать ее день и ночь. Но ее ждет множество неотложных дел. Внучка, как и дочь-студентка, нуждаются в ее заботах. Но люди, которые хорошо знают Недку Лакову, скажут, что эти заботы — не самое главное для нее. Первая и самая серьезная ее забота — это общественная работа. И, чтобы задержать интересную собеседницу еще на минутку и услышать конец истории о ее матери, я спросил Недку:

— А потом? Что стало с вашей матерью?

— Ее лечили известные знахарки, водили к ворожеям, и она выздоровела, но осталась хромой. Когда ей исполнилось семнадцать лет, она вышла замуж за моего будущего отца, такого же бедного, как и она сама. А ведь известно — коль соберутся две нужды, получается одна, но большая. Так было и с ними. Они работали не покладая рук, чтобы не остаться без хлеба. Во время войны отец заболел и через некоторое время умер. На руках у мамы остались мы, шестеро детей. Работали по чужим угодьям. Тяжела была для нас не работа, а тяжелые, ненавидящие взгляды в спину.

И она рассказала, как однажды подрядчик собрал ребят и девушек из их села, чтобы вести на жатву в село Горни-Дыбник Плевенской околии. Пошла и она со своим братом Павлом. Прошли пешком больше семидесяти километров. Когда прибыли на место, хозяин захотел, чтобы они сразу же принимались за работу, потому что ненастье может застать их врасплох. Оглядев каждого по отдельности, он остановил свой взгляд на Недке и сказал:

— Эта девушка так худа, что могу взять ее только на половину поденной платы.

— Она самая проворная среди нас и быстрее всех жнет, — заступились за нее товарищи.

— Неужели я не вижу, что она взяла душу взаймы, чтобы только сюда дойти? А сколько будет с нее работы, один господь знает! Буду платить ей как водоносу.

Вперед вышел Павел, брат Недки. Крупное его тело слегка дрожало, а в жилистой руке блестел острый серп.

— Если оплата на килограмм веса, то ты должен снять поденную плату у половины группы.

— Да меньше он и не возьмет. Ведь он от нашего труда толстеет, — добавили ребята.

Ссора становилась острой. Недка боялась, как бы брат не бросился на хозяина, и поспешила успокоить его:

— Братец, он не знает, как я умею жать. Увидит и сам убедится, Прошу тебя, братец…

— Чего ты хочешь, босяк? — ярился собственник. — Я вас, что ли, звал? Мне нужны работники, а не заморыши!

Кулаки Павла сжались, но разум оказался сильнее эмоций. И он внешне спокойно ответил хозяину:

— А вот хочу предложить тебе, давай устроим состязание. Она будет жать, а ты снопы вязать. Посмотрим, чья возьмет. Если не успеешь…

Таким было детство Недки Лаковой. В нем больше горечи, чем детского смеха и забав; больше слез, чем песен; больше ругани, чем теплых слов. Поэтому с раннего возраста и она, и ее братья стремились обучиться какому-нибудь ремеслу. Она продолжает вспоминать:

— Мама выгребла последнее блюдо муки и отдала его портнихе, пришедшей из Луковита, чтобы учить меня шитью. Позднее мы с братом Марином шили на одной машинке: он — мужскую одежду, я — дамскую. Хорошо, что наши клиенты были не столь капризны.