Александра Флид - Грустная девочка

Мартин вздохнул, отходя от своего веселья и возвращаясь к ней.

– Не переживай о деньгах хотя бы сейчас.

– Мы с тобой дети войны, тебе ли не знать, что о деньгах невозможно не переживать.

– Это ты была ребенком во время войны, а я тогда был уже вполне взрослым.

– Да все равно, – вяло воспротивилась она. – Все равно, каждый, кто пережил то время, всегда будет бояться голода и безденежья.

– Если что, вы с Мэйлин откроете свою лавочку – она будет делать то, что она там у себя сейчас делает, а ты будешь шить. Думаю, вам будет хорошо. Но пока что попробуй переключиться на что-то другое. – Он как-то сразу сник, и Эмма поняла, что у него уже готова важная тема для разговора. Однако даже при всей своей проницательности она никак не могла предположить, что, выдержав приличную паузу, Мартин спросит: – Как ты думаешь, это не из-за того, что мы…

Договорить ему она не позволила. Только этого еще не хватало – чтобы он винил себя во всем, что сейчас происходило.

– Нет, – твердо сказала она. – Ты еще скажи, что это кара господня за наш грех.

– Ну, насчет Господа, ты, конечно, погорячилась, но все-таки… может, мы что-то делали неправильно?

– Мы все делали неправильно, но это не имеет отношения к моим опухолям. Честно говоря, они появились еще задолго до нашего с тобой знакомства.

Конечно, он не обрадовался таким словам, но нечто вроде облегчения на его лице, все же, отразилось. Поэтому Эмма решила продолжить и все ему объяснить.

– Я с самого подросткового возраста не была такой, как все в плане развития. Может, внешне на мне это никак и не отражалось, но временами сильно беспокоило. Кровотечения, которые сменялись глухими периодами затишья, вовсе нельзя было назвать нормальными, но бушевала война, и кому было дело до чьей-то женской крови, тем более, если речь шла о подростке. Ни я, ни мама не обращали на это внимания. Потом ко всему прибавились боли. Потом исчез аппетит. Отсутствие аппетита сменилось полной ненавистью к пище. Я теряла кровь, а накопить ее было не с чего. Ошибочный диагноз, постоянная работа. И вот, только сейчас я узнала правду. Полагаю, я должна еще сказать спасибо за то, что дело не дошло до метастазов.

– Значит, твоя затянувшаяся голодовка объяснялась этим? Я должен был уже давно заставить тебя пройти обследование, – сокрушенно покачал головой он.

Эмма подалась вперед и взяла его за руку.

– Мартин, ты мне жизнь спас. Если бы не ты, я бы вообще узнала обо всем, только когда рак переселился бы в легкие или еще куда поглубже. Отправилась бы в больницу за приговором, а потом пришла домой доживать последние дни. И София бы вернулась в тот сумасшедший дом. Ты спас сразу две жизни, и ты единственный, кто не должен ни в чем себя упрекать. – Она придвинулась еще ближе и прошептала: – Я люблю тебя, Мартин. Ты самый лучший мужчина в мире, и я горжусь тем, что ты выбрал меня.

Следующие дни она провела вместе с приехавшей Эмили. Такое было впервые, и Эмма даже чувствовала себя неудобно, посвящая свою маму в таинство этой шумной механической городской жизни. Это отнимало гораздо больше сил, чем можно было представить, но в то же время дарило умиротворение. Сближаясь заново со своей матерью, Эмма чувствовала себя намного лучше, словно ей выпал шанс искупить все ошибки – даже те, о которых она ничего не знала, но которые помнила мама. София продолжала опасаться Эмили, но иногда оставалась с ней в квартире – тогда Эмма уходила в аптеку или в магазин, намеренно давая им время привыкнуть друг к другу. Возвратившись после такой отлучки в первый раз, она нашла их такими же, какими и оставила. Во второй раз они уже говорили. В третий раз София показывала Эмили свои игрушки. В четвертый и последний вечер она уже осмелилась пересесть к ней на колени.

Где-то в перерыве между этими вечерами Эмма осталась с Мэйлин. Ей хотелось помочь подруге с новыми платьями, пока была такая возможность. После увольнения времени было достаточно, и она просто уселась за машинкой, предаваясь этой прекрасной работе, оставлявшей место для любых мыслей.

– Очень красивая ткань, – улыбнулась она, разглядывая густо-синие цветы, распустившиеся на белом фоне.

– Конкурсная, – пожала плечами Мэйлин.

– Ты участвуешь? – удивилась Эмма. – Я ничего не знала. Ты говорила мне об этом?

– Нет. Я не участвую, передумала.

Вид у Мэй был подозрительно беззаботным.

– И давно передумала? – испытывая вполне обоснованные сомнения, спросила Эмма.